Вольфганг Хольбайн - Легион хаоса Страница 13

— Возможно, — ответил я. — Там будет видно. Но я не допущу, чтобы ты убил его.

— Я мог бы тебя заставить, Роберт!

— Попробуй, — сказал я сердито. — Но если ты хочешь его убить, тебе придется сначала убить меня, отец.

На этот раз он не стал мне больше возражать, только выражение печали в его глазах стало заметнее. Наконец он опустил взгляд, отступил на шаг назад и молча смотрел, как я вытянул из реки безжизненное тело Шэннона, втащил его на откос и положил на достаточно безопасном расстоянии от воды.

Когда я выпрямился, я был твердо убежден, что снова остался один, однако призрачная фигура еще оставалась здесь, заметно бледнее, чем прежде, но еще вполне различимая.

— Что ты еще хочешь? — спросил я. В моей душе бушевал вулкан противоречивых страстей. Мой голос дрожал.

Андара слегка покачал головой, сделал движение, как будто хотел поднять руку и прикоснуться ко мне, но не стал этого делать, а лишь пристально посмотрел на меня своими темными глазами.

— Ты очень силен, Роберт, — сказал он. — Сильнее, чем я мог надеяться, и ты достиг этого за такое короткое время.

— Это тебя удивляет? — сердито спросил я. — Я же твой наследник, не забывай об этом, отец.

Я сам испугался, когда почувствовал, с каким ударением я произнес последнее слово. Оно прозвучало как ругательство, как непристойность.

— Почему ты ненавидишь меня? — спросил он.

— Ненавидеть? — я энергично покачал головой, посмотрел на юношу, неподвижно лежавшего у моих ног и повторил еще раз: — Ненавидеть? О нет, отец, я не ненавижу тебя. Я просто презираю тебя. Тебя и всех тех, кто связался с силами, которые вытворяют нечто подобное. — Я разгневанно кивнул в сторону реки.

Андара печально улыбнулся.

— Я понимаю тебя, Роберт, — сказал он. — Гораздо лучше, чем ты думаешь. Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, я чувствовал то же самое.

— Почему же ты не действовал в соответствии с этими чувствами? Почему же ты не использовал свою силу для того, чтобы побороть зло?

— Именно это я и сделал, Роберт, — ответил он. — Я делал и продолжаю делать это и сейчас. Но иногда приходится совершать неблаговидные поступки, чтобы победить зло.

— Например, такие, как убийство беззащитного?

Андара помолчал несколько секунд. Потом он кивнул. Этот жест выглядел примирительно.

— Возможно, ты прав, — сказал он. — Может быть, хорошо, что ты помешал мне убить его. На моей совести и так уже слишком много грехов.

— Слова! — подхватил я. — Это всего лишь слова! Это все, что ты мне можешь дать, — кроме проклятия, которое я унаследовал от тебя?

— Иногда приходится взять грех на душу, чтобы предотвратить еще большее несчастье, — мягко сказал он. — Но я не требую, чтобы ты понял, что я имею в виду. Я ничего не должен требовать от тебя, Роберт. Возможно, я и так уже потребовал слишком много.

Я не собирался отвечать на это, но уже не совсем владел собой. Я слишком долго жил с моим даром, слишком долго чувствовал мрачную, темную силу, которая, как Цербер, ждала на дне моей души, и слишком долго боролся с ней, чтобы молчать. Внезапно меня прорвало, слова сами собой хлынули из меня, и я оказался просто не в состоянии остановить их поток.

— Это все? — задыхаясь, крикнул я. — Ты действительно ожидаешь, что я удовлетворюсь этим? Ты не требуешь, чтобы я понял тебя, и это все? Это не так просто, отец! Возможно, ты ничего не требуешь, зато я требую кое-что от тебя!

— И что же? — тихо спросил он. Но по выражению его глаз я видел, что ответ ему уже давно известен.

— Я хочу, чтобы ты снял с меня свое проклятие! — крикнул я. — Мне не нужно твое наследство! Ты передал его мне, даже не спросив меня. Я не хочу наблюдать, как убивают людей только потому, что они в неподходящий момент оказались в неподходящем месте, или потому, что их смерть входит в какие-то планы каких-то анонимных сил. Ты передал мне по наследству не только свою магическую силу и волшебство, но и проклятие, которое лежит на тебе. Каждый человек, который слишком долго бывает вместе со мной, попадает в беду, каждый, который делает мне добро, получает в награду смерть или еще более страшные дары! Я больше не хочу этого! У меня нет больше сил всю жизнь нести людям несчастье и страдания. Сними с меня проклятие! Сделай меня совершенно обычным человеком, больше я ничего не хочу.

Я нес несусветную чушь и знал это, но слова слишком долго копились во мне, чтобы я мог их сейчас сдержать.

Андара тоже молчал и только долго-долго смотрел на меня. Его фигура стала бледнеть, очень медленно, но неумолимо. Но незадолго до того, как полностью исчезнуть, он произнес еще одну фразу, истинный смысл которой мне суждено было понять лишь много, много времени спустя.

— Я ошибался, когда просил тебя относиться ко мне без ненависти, Роберт, — сказал он. — Пожалуйста, прости меня. Возненавидь меня, если тебе нужно кого-то ненавидеть. Но не себя. Ты никогда не должен ненавидеть себя самого.

Сказав это, он исчез. Его тело превратилось в то, чем оно и было в действительности, — в мрачное нереальное видение. Оно растаяло, как туман, и исчезло. На сыром песке не осталось даже следа от его ног. Да и откуда им было взяться?

Тем не менее я уже был не один.

До меня уже донесся шум экипажа и шаги, просто это не откладывалось в моем сознании, пока я разговаривал с духом моего отца.

Когда я обернулся, то увидел перед собой Говарда. По выражению его глаз я понял, что он все слышал. Каждое слово.

Несколько секунд он молча смотрел на меня, потом вздохнул так же печально, как до того Анда-ра, кивнул на лежавшего все еще без сознания Шэннона и одновременно показал рукой на экипаж.

— Пойдем, — сказал он. — Нельзя терять время. Помоги мне отнести его в экипаж.

Наступил вечер, и над университетским городком опустилась темнота. Несмотря на ярко пылавший огонь, который Говард развел в камине библиотеки, неприятная вечерняя прохлада становилась все заметнее.

Говард разместил Шэннона и меня в крыле для гостей. Его — в маленькой комнатке, которой, видимо, не пользовались уже несколько лет, меня — в более просторных апартаментах, состоявших из двух комнат и отдельной ванной.

Мы мало разговаривали друг с другом — и во время поездки в экипаже, и позже Говард стал невольным свидетелем моей странной беседы, и хотя он не сказал об этом ни слова, я ясно чувствовал, что ему не понравилось то, что он услышал и увидел. Я был рад, когда он без лишних слов показал мне мою комнату и сказал, что оставит меня до обеда в одиночестве.