Кристофер Сташефф - Чародей как еретик Страница 13

— Верно, но ведь и с болезнью не стоит затягивать. В конце концов, когда я был маленьким, меня учили именно этому — грех наносить вред своему телу, потому что оно вполне может оказаться храмом Господним.

— И это тоже верно. Однако не истолковывай моих слов превратно, — аббат помрачнел еще больше. — По сравнению с вечностью тело — прах. Лишь душа нетленна.

Трудно было не указать на логический прокол — доводы аббата могли бы легко использоваться, как оправдание угнетения, но Род сдержался — он здесь для того, чтобы воссоединять, а не противопоставлять.

— Разве Господь не учит нас, что в здоровом теле — здоровый дух?

— Учит, но не думай, что тело и душа одинаково важны.

— Но милорд, вы же не утверждаете, что тело должно быть рабом души?

Вот теперь-то они дошли до сути — кто должен править? Церковь или Корона?

— Не рабом, — поправил аббат, — но слугой. Ибо, безо всякого сомнения, тело должно во всем подчиняться душе.

Тупик. Род глубоко вздохнул, стараясь придумать другой подход.

— А что, милорд, если заболеет душа?

— Тогда она должна прийти в церковь и исцелиться!

Да, и среди средневековых священников встречаются отличные психологи. Род обратил внимание, что аббат ведет спор по кругу, упрямо отказываясь делать выводы из его же собственных аналогий.

— Но пока душа не исцелена, милорд, она ведь может искалечить тело, разве нет?

Тут Роду живо вспомнился случайно увиденный однажды больной шизофренией — нечесаный, небритый, в рваных тряпках.

Должно быть, аббат тоже когда-то видел что-то похожее, потому что заметно погрустнел.

— Действительно, но ведь мы говорим сейчас не о теле человеческом, а о теле политическом.

Аналогии ему больше не подходили, и он решительно отбросил их.

— Да, и мы говорим о Церкви, а не о чьей-нибудь отдельной душе. Бывали времена, когда Церковь, если так можно сказать, болела — раскалывалась на секты с различными верованиями.

— Ереси укоренялись, да, и наносили вред великий, прежде чем быть выкорчеванными, — сердито ответил аббат. — И тем больше причин искоренять их — огнем и мечом, если понадобится!

Он явно перебрал, и Род затаил дыхание.

— Но заповедь гласит: «Не убий».

— Заповедь не распространяется на гнусных искусителей, пытающихся сбить чада Господни с пути истинного! — отрезал аббат. — Уж не хочешь ли ты стать одним из них?

— О нет, милорд аббат, я не собираюсь искушать людей отвернуться от истинной Церкви.

Лицо аббата окаменело.

— Любой подобный раскол в Церкви приведет лишь к бедам и несчастьям среди простого народа, который и составляет ее тело, — мягко продолжал Род. — И я умоляю вас, милорд аббат, сделайте все, что в ваших силах, чтобы предотвратить такой раскол.

Секретарь, стоявший за спиной аббата, впился в собеседников горящими, как угли, глазами.

— Не в наших силах подобные деяния, — отозвался аббат ледяным тоном. — Единство Греймари покоится в руках Их Величеств… и великих лордов.

От этого намека на гражданскую войну у Рода похолодело внутри.

— Но вы — целитель душ, лорд аббат. Неужели вы не можете найти путь, чтобы тело Греймари снова стало единым?

Секретарь шагнул вперед, даже протянул руку, но спохватился.

— Мы не предпримем ничего, что послужило бы против интересов простого народа, — сухо ответил аббат, — или против интересов Короны — учитывая, конечно, что Их Величества будут править в согласии с христианской добродетелью.

Что значило — Церковь не станет возражать против Туана и Катарины до тех пор, пока они будут делать то, что скажет Церковь. Нет, этого мало.

— Милорд аббат хочет сказать, что Греймари может быть воссоединена только в том случае, если Их Величества отрекутся от Римской Церкви и признают Греймарийскую Церковь, как единственно истинную?

Аббат недовольно поморщился.

— Ты столь же неуклюж, сколь и бестактен. Я предпочту сказать, что не будет ни нашего благословения, ни благоволения любому правителю, придерживающемуся веры, которую мы сочтем лживой.

— Даже если и добродетели и вера — одни и те же, не считая того, кто отдает приказы, — Род попытался подавить нараставший в нем гнев. — Но разве вы не согласны, милорд аббат, — жизненно важно, чтобы Церковь служила прибежищем для людей на тот случай, если Корона впадет в тиранию?

Ага, теперь уже не гранит — настороженное внимание. Аббат обнюхивал приманку.

— Так оно и есть. Церковь всегда противостояла беззакониям и лордов, и короля. Признаюсь, меня удивляет, что ты придерживаешься такой же точки зрения.

— Если бы вы знали меня ближе, это вас не удивило бы. Тем более, что из этой точки зрения вытекает следующее — если в тиранию впадет Церковь, то убежищем для людей должна стать Корона.

Лицо аббата побагровело.

— Никогда не бывать такому! Слуги Божьи не могут быть жестокосердными! Лишь они могут уповать, что неподвластны сему греху!

— Конечно, но ведь они — только люди, — Род не сдержал улыбки. — Даже священник может поддаться искушению.

— Куда меньше, чем лорд или король!

— Не спорю, — Род развел руки. — Но если так все же случится, милорд, не важно ли, чтобы Корона была способна защитить своих подданных?

Аббат, прищурившись, уставился на Рода.

— Церковь должна быть отделена от Государства, — негромко проговорил Род, — точно так же, как Государство должно быть отделено от Церкви. В этом и лежит подлинная защита народа.

— Умоляю, не учи меня, как заботиться об общем благе, — огрызнулся аббат. — Пропитание для бедных всегда составляло предмет нашей особой заботы.

— И да пребудет так и далее, — благочестиво добавил Род.

— Пребудет, — лорд аббат поднялся с достоинством айсберга. — В этом я тебе ручаюсь. Или ты хочешь от меня большего?

Это был вызов, а Род знал, когда нужно остановиться.

— Благодарю вас, милорд. Вы дали мне все, что я мог ожидать.

А что он мог ожидать, кроме дурных предчувствий? Род постарался не подавать виду, встал и поклонился аббату, который коротко кивнул в ответ. Брат Альфонсо шагнул к дверям. Выходя за порог, Род покосился на секретаря и замер при виде его еле заметной, но торжествующей улыбки. Род кивнул ему головой.

— Весьма поучительно было познакомиться с вами, брат Альфонсо.

— Надеюсь, мы еще увидимся, — промурлыкал тот.

М-да, не очень благоприятная беседа, думал Род, пока послушник вел его к воротам. Особенно, когда он вспомнил — аббат ни разу не назвал его ни лордом Чародеем, ни просто милордом.