Stashe - Пустоцвет. Танцующие в огне Страница 13

Наконец-то, они остались одни. Его друг догадливо прикрыл дверь и спустился к хозяйке в зал. Занялся ужином. Наверняка сейчас закажет лучшего вина. Мэрис перевел взгляд на Сташи. Она пришла в сознание и смотрела с открытой неприязнью. Небрежно, в ответ сразу же возникло раздражение, он опустил ее на пол. Девушка выпрямилась, немного покачиваясь.

— Как на счет помыться?

Она повела плечом. Нарывалась, как ему показалось. Мэрис нахмурился и спустился вниз, где лично проверил свое распоряжение, данное прислуге еще вчера. Вернувшись, мужчина обнаружил, что подопечная так и не пошевелилась.

— Ты купалась когда-нибудь?

— Нет, я же дикая, — внезапно огрызнулась она. Мэрис удивленно приподнял бровь. Но Сташи потеряла интерес к теме. Охотник, напротив, на полпути останавливаться не собирался. Взял девушку за руку, не слишком сильно сжимая ладонь, и повел за собой, в соседнее помещение. Она покорно следовала за Мэрисом, пока он не подвел ее к заполненной водой чаше.

Круглая лохань выглядела внушительно. В ней поместилось бы три такие, как Сташи. Хитрое устройство позволяло набрать горячую воду через трубу из кухни, а спустить в другую, отведенную от дома к яме.

— Прошу. Незабываемое ощущение.

Вот тут она повела себя неожиданно агрессивно. Охотник знал, вампиры не очищают свое тело подобно обычным людям. Но как только перерождаются, такая потребность возникает.

— Нет, — сухо ответила Сташи и сделала шаг назад.

— Лезь, или засуну тебя! — приказал он и толкнул ее в спину. Извернувшись, она вцепилась в него руками. Едва удержавшись, мужчина чертыхнулся и попытался схватить девчонку покрепче. Но Сташи, с неожиданным проворством увернулась и толкнула его. С шумом опрокинувшись в воду, Мэрис вынырнул и удовлетворенно улыбнулся. В последний момент ему удалось утащить ее за собой. Теперь Сташи барахталась рядом, шипя, как разъяренная кошка.

— Не ори! — осадил он. Девушка перестала двигаться и замерла, устремив взгляд сквозь него.

— То, что чувствуешь, не боль. Это переполняют ощущения. То, чего ты раньше природой была почти лишена. Теперь откроешь много нового. Есть и приятные вещи. Например, вода. Ее пьют, омывают тело. Мягкие касания помогают снять усталость, уменьшить боль ран. Она может стать и опасной, но не сейчас. Разве больно? Почувствуй, разве неприятно? Тело лучше тебя знает ответ на вопрос, верно?

Девушка сложила ладони лодочкой и зачерпнула воду. Долго смотрела, как она вытекает сквозь пальцы.

— Это кровь земли, — тихо произнесла она. Мэрис недоумевающее заглянул в темные глаза:

— Кто сказал?

— Мать.

— Она права. Это кровь земли. Почувствуй, она должна стать понятной тебе.

Сташи робко провела рукой по успокаивающейся глади. Снова зачерпнула в ладони и медленно вылила на лицо.

— Нет, не жжется. Приятно. Кожа меньше болит.

Мужчина улыбнулся краешками губ. Осторожно коснулся ее плеча и медленно провел, смывая грязь и кровь. Затем присел на край лохани и наблюдал. Медленно, она исследовала все вокруг. Он знал, как тяжело принимать и не мешал. Сташи гладила воду и трогала неровные края лохани, прикасалась пальцами к грубой керамической плитке на полу, к своему лицу, к рваной ткани балахона. Удивленно поднимала глаза и застенчиво улыбалась. Потом на лице ее появлялась скука, оно становилось отстраненным и безжизненным словно алебастровая маска. Растерянность сменяла хищную настороженность, а детская непосредственность исчезала под напором животной чувственности. Наигравшись, девушка скинула тряпку, что служила ей одеянием и начала исследовать содержимое баночек и кувшинов, стоявших на полу.

Мэрис не отрывал взгляда от ее кожи, по которой стекала каплями вода, и шеи, по которой змейками сбегали мокрые пряди волос. Пунцовые губы складывались в улыбку, когда она находила что-то интересное, а движения рук становились то порывистыми, то мягкими. Внезапно, Сташи повернулась и посмотрела ему прямо в глаза с жадной заинтересованностью. Словно очнувшись, он резко мотнул головой, разозлившись на себя, и негодующе нахмурился. Вся ситуация внезапно обрела какой-то двоякий смысл. Он дернул плечом, отгоняя непрошенные мысли, и выбрался из лохани. Девушка сразу замерла и проводила его глазами. Немного подумав, поднялась на ноги и покинула купальню.

Пол оказался нестерпимо холодным. Дрожа от переполнявших ощущений, Сташи вошла в комнату. Мэрис обернулся и скорчил недовольную гримасу:

— С тебя вода льет.

Она шарахнулась в сторону, опасаясь жестокости с его стороны, но мужчина лишь накинул на плечи простынь и приказал вытереться. На кровати лежало платье. Девушка смотрела на него с выражением странной тоски в глазах. Влажная ткань соскользнула по спине и осела горкой на полу, но Сташи словно и не заметила. Подошла ближе к постели, наклонилась и дотронулась до яркого корсета. Девушка любила цветные вещи, но у нее их было мало. В гнезде одевался лишь отец и она, когда навещала мать. В остальное время одежда мешала. Без нее проще оборачиваться, двигаться, очаровывать.

Мэрис помогал одеться, но достаточно сухо прервал ее попытку заговорить. Потом повернул лицом к себе и, придерживая за плечи, произнес:

— Сядь и никуда не выходи. Можешь поспать. Я принесу еду. Даже не думай о прогулках. Опасно, — Сташи молча смотрела, — и не пялься на меня, — нахмурившись, Мэрис взял сухие вещи и отправился в комнату Лакааона.

18 глава

Они сидели перед окном и медленно потягивали вино из стеклянных бокалов. Хорошее вино, не чета дряни из придорожной таверны. Темнело. Ночь вызывала чувства ностальгии и ощущение уюта. По крайней мере, у Мэриса. Он смог изжить многие привычки прошлой жизни. Но темнота оставалось преданным другом, а при его образе жизни еще и охранителем. Только так он мог расслабиться хоть на минуту.

Тени, длинными силуэтами тянущиеся по земле были почти неразличимы. Темно-фиолетовое небо стремительно погружалось в черноту.

Лакааон задумчиво вертел в ладонях бокал. Рубиновое вино казалось кровью в тусклом свете догорающего солнца. Мужчина тронул языком клык, и покосился на Мэриса. Темный как грозовая туча, нахохлившись, он сидел в кресле напротив и молчал.

— Все проходят через это, — произнес Лакааон, — боль, страх, но уже не упырь.

— Сейчас она вообще ничто.

— Ты жесток. И с другими всегда был жесток. Но, Мэрис, она же так молода. Ей всего 24 года. Человеческих года! Даже ты понимаешь ничтожность цифры. Первый раз нам попадается такой молодой сташи, — Лакааон чертыхнулся, — и о чем думал отец, называя так девочку?