Лана Тихомирова - Неосторожный гений Страница 13

- Да, Брижит, - голос ее был далёкий и какой-то печальный.

- Бри, привет. У меня все плохо.

На том конце хихикнули.

- Не может быть совсем все плохо. Что случилось?

- Я уволилась.

- Что???

- Уволилась.

- Почему?

- Из-за стихов. Мне постоянно приходят эти стихи. Они самым невероятным образом оказываются у меня. Человек, который их пишет, знает все. Он знает про историю Кукбары, знает про догадки доктора… Про нас с Виктором… Бри, это было очень страшно. Я думала, что это Виктор. Потом показалось, что это доктор. В результате я пришла к выводу, что они сговорились и решили выжить меня из клиники.

- Дурочка, - ласково сказала Британия, - Вальдемар в тебе души не чает. У него будет первый его ребенок, двое приемных, и ты. Всего у него четверо детей, понимаешь? Как он?

- Очень расстроен. Мне так стыдно, Бри.

- Понимаю, детка. Как он отреагировал?

- Сразу подписал, без разговоров.

- Да? Я плохо знаю его, оказывается, - Британия, видимо, улыбнулась, - Мне казалось, он должен был мудро и выдержанно начать спрашивать тебя, что-то вроде: "Дитя мое, а ты точно уверена?" или "Брижит, ты ничего не хочешь мне рассказать?" А он подписал.

- Доктор сказал, что любая дурная шутка, если это была она, должна быть наказана.

- В принципе, я с ним согласна. Но ты не шутила.

- Не шутила. Я хотела проверить, действительно доктор хочет, чтобы я ушла из больницы или нет.

Британия тяжело вздохнула:

- Как же тебе должно было быть худо, если ты стала подозревать его, да еще и в таких вещах. Если бы ты хорошенько подумала, то поняла бы, что ни он, ни Виктор не хотят, чтобы ты оставляла карьеру.

- Ты думаешь?

- Я точно знаю Вальдемара, и я частично понимаю Виктора, потому что… сама была больна и замужем за врачом. Очень трудно его было к тебе не ревновать. Часто между пациентом и врачом возникают чувства, ощущение родства, близости. А между студенткой и руководителем это может возникнуть еще внезапнее и сильнее, правда и угаснет так же быстро. Но со временем я даже о Пенелопе перестала думать, как о бывшей любви Вальдемара. Любовь у него одна и принадлежит моей семье, - Британия говорила печально, но закончила как-то гордо.

- Ты, кстати, как себя чувствуешь? - я вспомнила о приличиях и вежливости.

- Хорошо, спасибо. Когда Вальдемар предложил мне лечь на месяцок отдохнуть, я удивилась, но сейчас думаю, это было правильно.

Я открыла рот и тут же решила не повторять слов самого доктора. Британии мне верилось больше. Ван Чех мне соврал. Зачем?

Мы распрощались. Легче не стало. Я пыталась понять, зачем доктор сплавил беременную супругу в больницу. Руками перебирала листочек, наконец, развернула и посмотрела.

С листа на меня смотрел какой-то пенек с глазами. Ноги-корни явно перебирали в моем направлении. Длинные ветки руки были угрожающе подняты. Голову Одина украшала молодая поросль из зеленых листочков.

Лицо Одина было особенным. На нем отразилась какая-то болезненная гримаса. Лицо не имело выражения, на нем именно застыла гримаса, я более чем была уверена. Нос кривым сучком доходил до подбородка из коры. Глаза были выпучены и скошены влево. Рот открыт слева угрожающе, а справа безвольно опущен, как чужой. Ушей у чучела не было.

Я тяжело вздохнула и побрела домой. Пройдя три остановки пешком, я села на догнавший меня автобус, развернула снова листок, чтобы полюбоваться на чудовище. Меня пробила дрожь.

В костлявых руках теперь были бутылка и стакан. Я готова была поклясться, что их там не было никогда. Да и сами руки изменили свое положение в пространстве, они были раскинуты в стороны, как будто чудовище меня приветствовало и хотело обнять. Болезненная гримаса на лице не изменилась.

Я свернула листок и уставилась в окно. Ни о чем, кроме как об изменениях, я думать не могла. Что это было? Может я сначала не так запомнила, показалось одно, а теперь совсем другое? Листок снова был развернут. Изображение не изменилось. Но в углу бисерным почерком, черной гелиевой ручкой было написано:

Вступив на скользкий путь из подозрений,

Ты устремляешься в мои объятья,

И потеряв поддержку, получив презренье,

Быть может, будет слишком поздно звать их.

Глава 9.

После стихотворения у меня случилась истерика, я свернулась в комок на своем сиденье и, пока не доехала до остановки, тихо рыдала.

Дома я села в прихожей на тумбу и долго слушала, как несутся из комнаты звуки. Они постоянно повторялись, Виктор додумывал какое-то место, что-то пробовал, что-то проигрывал по сотне раз. Мне не хватало сил встать, пойти к нему. Рассказывать не хотелось, но тогда он не поймет, что произошло. И все это как-то нелепо.

На улице жара и солнце светит, собираются зацветать белым сады, Виктор пишет веселые мажорные песни для водевиля, а я поразительно во все это не вписываюсь со своими проблемами и паранойей.

Если рассказать Виктору о том, что я подозревала его… Как хорошо, что я поговорила с Британией, теперь ясно, что этого ни в коем случае делать нельзя. Без поддержки Виктора я вообще не справлюсь. Доктор сказал, что простит меня позже… Это позже не может же продлиться долго, ведь так?

Звуки стихли, до меня донеслись тихие щелчки суставов. Виктор вышел в коридор.

- Ты пришла? А я думал, мне показалось, - довольно улыбался он, - Бри, ты рано. Что случилось? - Виктор уже сидел передо мной на корточках и заглядывал в лицо.

Я только смогла погладить его по голове и разрыдаться снова.

- Ну-ну-ну, девочка моя, не плачь, пожалуйста, а то я тоже сейчас заплачу, - с ласковой улыбкой проговорил он.

Каким-то непостижимым образом я вдруг оказалась на кухне в обществе чашки зеленого чаю и конфет. На конфеты я даже не смотрела, а чай пился как-то сам собою.

Виктор сидел рядом, обняв, и ждал, как обычно жду я сама. Терпеливо, но всем своим видом давал понять, что говорить мне придется рано или поздно.

- Я больше не врач, - тихо сказала я.

- Что-то случилось на работе?

- Я уволилась.

- Что? - Виктор оторопел, - Ты заболела? Брижит, как же так? Ты же без работы почти что, жить не можешь.

- Теперь придется как-то учиться.

- А что ван Чех?

- Он подписал заявление… Он очень расстроен, не хочет со мной говорить.

- Почему, Брижит? Зачем ты уволилась? - Виктор все не мог прийти в себя, он как-то резко побледнел, а на лбу выступила испарина.

- Эти стихи. Виктор, они постоянно появляются в моем рабочем халате, то доктор их находит, но я не знаю, откуда они берутся. Тот, кто их пишет, знает все, начиная с истории с Кукбарой, заканчивая нашими с тобой личными отношениями. Это мог быть только доктор…

- Не мог, - твердо отрезал Виктор, - Ван Чех, прости уж, не поэт, нужно иметь особый склад ума, чтобы сочинять стихи. Кому-то это дается лучше, кому-то хуже. Кому-то не дано совсем. Ему не дано. И зачем ему все это делать?