Дэвид Геммел - Друсс-Легенда. Легенда. Легенда о Побратиме Смерти Страница 130

— Скоро тебе некуда будет отступать, старик! — ухмыльнулся Мендар.

— Зачем ты это делаешь? — спросил Друсс.

— Ты что, время тянешь? Тебе все равно не понять.

Прыжок. Взмах меча. И снова Друсс отскочил. Но теперь он уперся спиной в стену дома, бежать было больше некуда. Мендар засмеялся.

— Вот уж не думал, что тебя так легко убить, Друсс. — И он бросился вперед.

Друсс, извернувшись, плашмя отбил рукой меч. Острое лезвие рассекло ему кожу над ребрами. Старик ударил Мендара кулаком в лицо. Изо рта офицера хлынула кровь, он попятился. Второй удар угодил в область сердца, сломав ребро. Мендар упал, отпустив меч, но огромная рука схватила его за горло и поставила на ноги. Он заморгал — железная хватка едва пропускала воздух в гортань.

— Легко, говоришь? Ничего на свете не бывает легким.

Сзади послышался едва уловимый шорох.

Друсс обернул Мендара назад. Обоюдоострый топор вонзился офицеру в плечо, разрубив грудную кость. Друсс швырнул тело и двинул плечом убийцу, который пытался освободить свое оружие. Тот отлетел назад, повернулся и помчался прочь по Пекарскому ряду.

Друсс, выругавшись, обернулся к умирающему. Кровь лилась ручьем из страшной раны, впитываясь в утоптанную землю.

— Помоги мне, — прохрипел Мендар. — Прошу тебя!

— Считай, что тебе повезло, шлюхин сын. Я убил бы тебя куда медленнее. Кто это был?

Но Мендар уже умер. Друсс вытащил Снагу из трупа другого убийцы и стал искать того, которого ранил в ногу. Идя вдоль переулка по кровавому следу, Друсс нашел его у стены — в сердце у него торчал кинжал, и мертвые пальцы еще сжимали рукоять.

Друсс потер глаза и наткнулся на что-то липкое. Он провел пальцами по виску и снова выругался, нащупав шишку величиной с яйцо, мягкую и кровоточащую.

Неужто ничего простого не осталось в мире?

В его дни битва была как битва: армия шла против армии.

Возьми себя в руки, сказал он себе. Предатели и  наемные убийцы существовали во все времена.

Просто ему никогда прежде не доводилось быть их жертвой.

Друсс вдруг рассмеялся, вспомнив странную тишину. Таверна-то пуста. Ему следовало бы насторожиться еще у входа в переулок Единорога: с чего бы пять человек стали ждать его после полуночи в пустом переулке?

Старый ты дурень, сказал он себе. Видать, из ума стал выживать потихоньку.

Музар сидел один в своей хижине и слушал, как шебуршатся голуби, встречая рассвет. Он успокоился теперь, был почти безмятежен, и его большие руки больше не дрожали. Он подошел к окну и высунулся далеко, устремив взгляд на север. Как долго он мечтал об одном: увидеть, как Ульрик въедет через Дрос-Дельнох в богатые южные земли, — увидеть долгожданное возвышение надирской империи.

Теперь жена Музара, дренайка, и его восьмилетний сын лежат внизу, и их сон постепенно переходит в смерть, а сам он вкушает свой последний рассвет.

Тяжело было смотреть, как они пьют отравленное питье, тяжело слышать, как жена строит планы на завтра. А сын спросил его, можно ли будет покататься верхом с мальчонкой Брентара, и Музар сказал — можно.

Надо было сделать по-своему и отравить старого воина, но дун Мендар его отговорил. Сказал, что в таком случае непременно заподозрят церемониймейстера. Куда надежнее, сказал Мендар, одурманить его и убить в темном переулке. Чего проще!

Как возможно, чтобы такой старик был так скор на руку?

Музар мог бы  и не лишать себя жизни. Друсс никогда не опознал бы в нем пятого убийцу — ведь Музар обернул лицо темным шарфом. Однако Сурип, его надирский начальник, считает, что лучше не рисковать. В последнем письме, полученном Музаром, была благодарность за работу, которую он вел последние двадцать лет, а в конце говорилось: мир тебе, брат, и твоей семье.

Музар налил в ведро теплой воды из большого медного чайника.

Потом взял с полки кинжал и отточил его на бруске. Лучше не рисковать? Музар знал, что у надиров в Дельнохе есть еще один человек, занимающий более высокое, чем он, положение, и этого человека ни в коем случае нельзя подвергать опасности.

Он опустил левую руку в ведро и, твердо держа кинжал правой, вскрыл себе вены на запястье. Вода изменила цвет.

«Дурак я был, что женился, — подумал он со слезами на глазах. — Но она была так хороша…»

Хогун и Эликас смотрели, как легионеры убирают трупы убийц. Зеваки глазели из ближайших окон и приставали с вопросами, но легионеры не отвечали.

Эликас теребил свою золотую сережку, наблюдая за Лебусом-Следопытом, который обходил место побоища. Молодой офицер не уставал восхищаться искусством Лебуса. Тот мог определить по следам пол лошадей, возраст всадников и чуть ли не разговоры, которые те вели у костров. Это превосходило понимание Эликаса.

— Старик вошел в переулок вот здесь. Первый прятался в темноте. Он ударил Друсса, и тот упал, но тут же и встал. Видите кровь? Топор рассек первому бедро. Тогда старик схватился с тремя другими, но, должно быть, потерял топор, потому что отступил вот к этой стене.

— Как же он умудрился убить Мендара? — спросил Хогун — он уже знал обо всем от Друсса, но тоже ценил мастерство Лебуса.

— Я сам не мог взять в толк, командир. Но потом, кажется, понял. Был еще пятый убийца, который поначалу держался в стороне. Мне сдается, настал такой миг, когда Друсс и Мендар прекратили борьбу и стали вплотную друг к другу. Тогда-то пятый и напал. Глядите — вот след каблуков Друсса. Видите глубокую круговую борозду? Мне думается, он развернул Мендара назад, и тот попал под удар пятого.

— Ну и дока же ты, Лебус! — усмехнулся Хогун. — Ребята говорят, что ты можешь выследить птицу на лету, и я им верю.

Лебус поклонился и отошел.

— Я начинаю верить всему, что рассказывают о Друссе, — сказал Эликас. — Чудеса, да и только!

— Да, но все это внушает мне тревогу. Мало нам несметной армии Ульрика — теперь еще и в Дросе завелась измена. Что до Мендара — у меня это в голове не укладывается.

— А еще из хорошей семьи. Я пустил слух, что Мендар помогал Друссу в схватке с надирскими лазутчиками. Авось сработает. Не все обладают талантом Лебуса, притом, когда совсем рассветет, здесь все затопчут.

— Ты правильно сделал — но шила в мешке не утаишь.

— Как там старик? — спросил Эликас.

— Десять стежков на боку и четыре на голове. Он спал, когда я уходил. Кальвар Син говорит — чудо, что череп  остался цел.

— А турнир на мечах он судить будет? — Хогун только бровь вскинул, и Эликас продолжил: — Да, полагаю, что будет. Тем лучше.

— Это почему же?

— Если бы не судил он, судили бы вы, и я лишился бы удовольствия побить вас.