Марго Ланаган - Лакомые кусочки Страница 14

— Какие имена ты дала своим детям? — прозвучало в голове у Лиги.

Детям? Другим, помимо этого ребенка? Тот кровяной сгусток на снегу тоже нужно было назвать? И сморщенный сине-коричневый трупик, который Лига так поспешно отдала Па?

— Дочку я пока никак не назвала, — призналась она. — Как-то не думала об этом…

— Не придумала имен? — опять раздался в голове голос, изумленный и даже, кажется, обиженный. Лига и не подозревала, что упустила нечто обязательное.

— Видите ли, мы никогда… — робко начала она. — Я… я не носила девочку в город. Меня с ней никто не видел, поэтому не было нужды давать ей имя. Она для меня единственный человечек во всем мире. Я зову ее просто «дочка» или «моя маленькая».

— Имена еще понадобятся, — медленно проговорила изменчивая субстанция из плоти, света или другой, неизвестной материи. — Чтобы отличать одно дитя от другого. — Какая-то часть ее коротко, легко и звонко рассмеялась и одновременно со смехом выбросила из небесного окошка светящийся контур, больше всего напоминающий детскую ручку если не по форме, то по манере движений. Размер ручки — маленькая или огромная — определить было нельзя, зато на ладошке лежал прозрачный камень, громадный и сверкающий.

Лига боялась дотронуться до камня, но еще больше страшилась того, что светящаяся плоть чудо-ребенка коснется ее и обожжет, а то и спалит совсем. Поэтому она все-таки взяла драгоценный камень в свою обычную, человеческую руку, не ощутив ни тепла, ни холода, ни боли, ни удовольствия; при этом, однако, по ее телу пробежала странная волна.

Заполненное непонятным веществом окошко выбросило вторую сияющую конечность, похожую и не похожую на первую. На ладони блеснул еще один камень, на этот раз черный. Когда Лига взяла его, в темной сердцевине сверкнул молочный отблеск сияния Лунного Младенца, который затем окрасил внутренности камня в густой рубиновый цвет.

— Зачем они мне? — удивленно спросила Лига. — Люди станут спрашивать, где я их взяла, схватят меня как воровку и отрубят руки!

— Пф-ф, — фыркнул Лунный Младенец. — Это нужно не продать, а посадить. Закопай прозрачный камень к северу от крыльца, а алый — к югу, затем ложись спать. Дай отдых измученному сердцу и оскверненному телу. Завтра твоя жизнь начнется заново, дитя мое.

— Но как мне попасть домой? Я заблудилась…

От силуэта Лунного Младенца отделился шарик света величиной и формой со спелую сливу. Мерцающая сфера переместилась к опушке и остановилась там, ожидая Лигу, а затем поплыла между деревьями той тропинкой, по которой Лига сюда пришла. Лунный Младенец испустил не то смешок, не то вздох. Он все еще висел в воздухе над краем обрыва, глядя в спину Лиге. По пути Лига не раз оборачивалась. Чудесное окошко постепенно уменьшалось в размере, некоторое время мелькало за деревьями, то пропадая, то снова появляясь, пока, наконец, не исчезло из виду совсем.

3

Лунная слива опустилась к земле и покатилась над травой, освещая каждую кочку, каждую ямку и корешок на дороге. Шарик то нырял, чтобы предостеречь о топких местах, то подскакивал выше, чтобы показать низкие ветки и сучья. Лига начала вспоминать кое-какие деревья и холмики. Странно, думала Лига, ею должно владеть уныние, ведь она идет туда, куда поклялась не возвращаться. Однако ей почему-то казалось, что это возвращение абсолютно не связано с уходом. Сколь подавленной она чувствовала себя утром, столь спокойной сейчас, столь ободренной обществом лунного фонарика, уверенно показывающего дорогу.

За день она так устала, измучилась и ослабела, что у нее просто не хватало сил думать и прислушиваться к своим ощущениям, не говоря уж о том, чтобы отказаться идти за лунной сливой. Приведи ее светящийся шарик обратно к обрыву или в глухие болота, Лига все равно последовала бы за ним, без удивления, без страха или радости.

Шарик привел ее к отцовскому дому. Лига остановилась за деревьями, а чудесный проводник доплыл до полуразваленной хижины и уронил каплю света сбоку — с северной стороны — от крыльца.

Нежелание идти, опаска и прочие чувства, которые должна была бы испытывать Лига, — все это осталось позади. Она не ощущала ничего, кроме страшной усталости.

Едва волоча ноги, Лига прошла мимо спящей козы по тропинке к дому. Села на колени, осторожно положила малышку на землю, вырыла ямку глубиной в ладонь, опустила на дно прозрачный камень и закопала. Как только она заровняла землю, лунный фонарик скользнул на противоположную сторону крыльца и капнул еще одну лужицу света. С мрачной покорностью Лига перешла через крыльцо и принялась закапывать в указанном месте алый камень.

Закончив, она не нашла в себе мужества ступить за порог, в зияющий дверной проем. Это было все равно что шагнуть в хохочущую широко разинутую пасть тролля или упасть в объятия кошмара.

Лига вернулась в лес, нашла сухое местечко, густо заросшее травой, и легла.

— То создание велело дать тебе имя, — обратилась она к дочке, расстегивая лиф платья, — но сегодня я уже ничего не соображаю. Назову тебя завтра.

Она приложила ребенка к груди, и тот принялся жадно сосать, вытянув из матери едва ли не всю влагу. Лига даже подумала, что жажда помешает ей уснуть, но едва уронила голову в траву и укрылась одеялом из лесной тени, как тут же провалилась в сон, глубокий и благословенный, полностью утратив все чувства, не испытывая жажды, голода, гнева или скорби.

Она проснулась совершенно здоровой и отдохнувшей, словно вчерашних ужасов не случалось вовсе. Дочь спала рядом, сливочно-белое личико было спокойно, на губах блестела капелька молока.

— Бранза, — шепнула Лига. — Я назову тебя Бранзой в честь всего светлого, чистого и нежного.

Она поднялась, взяла младенца на руки и направилась домой, по пути размышляя, чем в первую очередь нужно заняться в разрушенной хижине. На опушке Лига не поверила своим глазам: покосившийся домик, который несколько лет чудом не заваливался, как будто в вертикальном положении его поддерживал только страх перед яростью Па, теперь стоял ровно и прямо. Высаженная рама находилась на своем месте, в стене; плетенные из прутьев ставни были навешены заново. Отпечатки грязных ботинок на двери пропали, как и выбоины в досках, которые Лига заметила вечером при свете лунного фонарика. Дверь, со вчерашнего дня распахнутая настежь, была чуть приоткрыта и подперта снизу гладкой деревянной чурочкой. По одну сторону от крыльца рос пышный куст с рубиново-алыми листьями высотой примерно до колена Лиги, по другую — точно такой же куст, только с зелеными листьями. Солома на крыше тоже была перестелена: гниль и прорехи исчезли; печная труба перестала крениться к западу.