Войцех Жукровский - На троне в Блабоне Страница 14

— Что за мерзкая коптильня!

Выпрыгнул ко мне на колено, ловко соскользнул по брючине и с удовольствием осмотрел себя в начищенном до блеска носке моего ботинка. Потом съехал с ботинка на пол кабины. В охотку пришлась ему эта забава. Что с него возьмешь — мышиный сопляк, вовсе не взрослый Мышин, во всяком случае, мы считали его сопляком. Я поглядывал на его удалые выкрутасы со снисходительной улыбкой.

Тем временем Мяучар начал свой рассказ:

— Через открытое окошко я выскользнул из мансарды на замковую крышу. После чердачной духоты приятно дышалось свежим воздухом. С легким звоном из-под крыш срывались стрижи, их узкие крылья серпом рассекали воздух — только свист стоял. Теплая от солнца черепица клонила ко сну. Я назначил свидание на дубовых мостках, по которым обычно трубочисты добираются до труб, с очаровательной придворной кошечкой королевы. — Мяучар мечтательно зажмурил глаза. — Очи зеленые, словно крыжовник, в белых перчатках и белом жабо, в черной шубке — обворожительная ветреница. Обычно она играет у подножия трона с клубком шерсти, когда королева вяжет на спицах кофточку для королевны Виолинки. Сколь грациозны ее движения, какие удивительные прыжки — кажется, она парит в воздухе… А какая чистюля! Часами расчесывает перед зеркалом свою шубку… Ох, как вспомню, что она меня ждет, призывает нежным мяуканьем на сумрачных замковых чердаках, сердце исходит тоской…

— Полно тебе, о короле хотел рассказывать, а не о своих похождениях, — напомнил сержант.

— Да, да, разумеется, извините, пожалуйста, я так расчувствовался и несколько сбился с мысли… Так вот, я с удобствами расположился на мостках у самых труб, солнце пригревало спинку, глаза слипались, я засыпал, тихонько напевая наши кошачьи мурчалки. Вдруг пронеслись стрижи, звенели так, словно били тревогу, я глянул вниз и в одном из окон увидел короля Кардамона…

Ох, чувствую себя подлецом, просто язык не поворачивается… королевские секреты… Ведь он разрешил мне бродить по всем крышам, я присутствовал на конфиденциальных аудиенциях, развалясь на балдахине в тронной зале, свободно заходил в салоны днем и даже по ночам.

— Валяй смело! Враги проведали королевские секреты, используют их против трона, почему же летописцу не знать даже самой страшной правды? — убеждал его Бухло. — Впрочем, об этом и воробьи чирикают, как на дождь, а они известные сплетники, клюв им не заткнешь!

— Так вот, на троне развалился белый пудель, а король с ножницами в руках стоял перед ним на коленях, завивал его, укладывал завитушки на лбу, подравнивал космы на ушах. Представляете?! Кобель на троне! А у короля на голове вместо короны в парик воткнута расческа! В руках ножницы, а не скипетр! Пудель же, бывший при дворе лакеем, еще и рявкал на него: «Не дер-р-ргай! Остор-р-рожней!»

Придворные уже давно смекнули неладное: король Кардамон частенько сам не свой, то задумается, то затуманенным взором засмотрится на кого-нибудь из министров, а у того мурашки по спине — вдруг королю донесли, вдруг с должностью пора распроститься да с незаконными поборами? А король только сонно улыбается и как-то странно жестикулирует, весь во власти своих видений.

Такие настроения разве что поэтам простительны, никак не правителям. Бывало, уставится в сверкающее зеркало и локон накручивает на палец, кокетничает с собой, точно дама перед балом. На три шажка отбежит, потом снова подскочит к зеркалу… Придворные от нетерпения поглядывают друг на друга многозначительно, один наглец даже по лбу постучал — как раз время приспело тютюрлистанского посла принимать. Дело важное, мост через пограничную реку Кошмарку прогнил до дыры, споры велись долго, кому ремонтировать, кто плотникам заплатит. А дыра все больше да больше, в конце концов сам посол провалился.

Король приглашает посла садиться, а тот отказывается: заноза в заднице колет. Король срывается с места, одной рукой послу волосы откидывает назад, а другой усы прикрывает, словно молчать наказывает. Посол, как рак вареный, покраснел от возмущения. Затягивается немая сцена. Гофмейстер робко напоминает: «Ваше величество! Дыра на мосту не заделана… Посол проверял, проедет ли карета, пошел вперед и провалился…» Король лишь голову набок склонил, облюбовал себе посла, глаз не сводит и мурлычет песенку:

Мост дырявый?Мост дырявый!Это будет не по нравуПутникам. О боже правый,Мы им скажем — лезьте вброд,Дел у нас невпроворот.

Кот всю сцену разыграл в лицах. Мышик, сидя у меня на колене, хлопал и кричал «браво».

— «Ваше королевское величество! Посол провалился по пояс, на помощь звал. Час целый провисел над омутом, дрыгая ногами. Башмак утопил! В конце концов подполз храбрый паж и обмотал его вожжами; выдрали посла из дыры, как свеклу из грядки! — нашептывал придворный. — Самое время дать понять: во всем виноват Тютюрлистан! Когда дыру измеряли, выяснили — больше на их половину моста приходится».

«Ох, как жалко, что его вытащили: пока дыру затыкал, ни дыры не было, ни опасности для путников, — рассудил король доброжелательно. — Сколь благородно затыкать собой дыру, вовремя кричать-предупреждать, повозки направлять к броду — брод ведь уже размечен. Всякий бы свою благодарность оказал. И прославился бы посол: на благо обоих народов послужил, дыру собственным брюхом замуровал!»

Тут посол не выдержал, побагровел с натуги, перевел дыхание да как гаркнет: «Брюхо мое, а дыра ваша, блаблацкая, вот и затыкайте хоть своим троном! Из Тютюрлистана ноги посольской к вам больше не будет!» И, прихрамывая — заноза больно донимала, — выбежал вон.

Гофмейстер бросился вдогонку прощения просить у достойного гостя, листик подорожника на пострадавшую часть приложить. А разорванные панталоны к маэстро иглы доставили бы молниеносно, старый Узелок не только штаны б заштопал, а еще и вышитой розочкой прикрыл разорванное место.

Но король поднял руку и двумя пальцами точно невидимую нить ножницами перерезал. Так и кончились добрососедские отношения с Тютюрлистаном, и, видать, надолго.

А мы все летели в холодном блеске луны. Перегнувшись за борт, я следил, как огромная тень шара скользит по облакам, ниже гондола, а из нее торчат две человечьи головы и кошачья со сторожкими ушами, ловящими все недоступные нашему слуху отзвуки спящей земли.

— Ну, давай дальше, — подтолкнул я кота.

— Так вот, король принялся псов стричь, совсем не стеснялся и открыто предался сему недостойному занятию. Справил себе белый передник, а может, и с кухни стащил? Топтался вокруг трона, а на троне что ни день, то новая дворняжка восседает.