Татьяна Каменская - Эртэ Страница 14

Кто-то убрал подьезд… И довольно добросовестно. Даже одеколоном побрызгали. В воздухе пахнет весной: лавандой, цитрусом и хвоей. Всегда бы так! А то в последнее время в подъезде стоял стойкий запах кошатины, который не выветрить ничем. Даже исчезновение Бармалея не даёт изгнать из памяти въедливый запах кошачьих меток.

Вспомнив о Бармалее, Сергей Викторович почему — то оглянулся, словно ему почудился призывный мурлыкающий голос кота. Но никого на лестничьей площадке не было. Вот уж ерунда лезет всякая в голову. Будто Бармалей рядом и подглядывает за своим хозяином. Его злые желто — зелёные глаза Сергей Викторович чувствует даже сквозь тройной синтепон куртки. Вернее его взгляд! Недобрый и выжидающий!

Сергей Викторович взглянул на книгу, которую держал в руках, и с изумлением увидел, что на оборотной стороне книги нарисована красочная рожица кота, ну точь в точь рожа Бармалея. И рыжая масть та же, и глаза те же, и даже хвост с белой кистойчкой на конце всё тот-же.

Тьфу! Вот уж поневоле у страха глаза велики! Дался ему этот паршивец! Пусть только попробует появиться в квартире, получит за всё хорошего пинка под свой пушистый зад. Нет, он не ненавистник животных, но всё больше склоняется к шальной мысли, что животные как и люди, имеют свой собственный характер, как подлый, так и покладистый, преданный или злобный до патологии, так и бесхарактерно- непутёвый. Они отражение нашего общества, мало того, они — это мы…

Показалось или нет, но кот на обложке книги обаятельно ощетинился, и слегка подмигнул правым глазом. При этом усы кота немного сдвинулись вверх…

Сергей Викторовис с досадой выдохнул, отвернул от себя книгу, и вновь с изумлением уставился на обложку. Теперь перед ним красовался профиль женщины, с копной темных вьщихся волос. Высокий красивый лоб, короткие тёмные брови вразлёт, изящный тонкий нос и небольшие чувственные губы сердечком, линия подбородка округлая, но едва ощутимые ямочки на щеках и неестественно длинная, тонкая, и как-будто хрупкая шея, придают что-то трагическое всему облику женщины. И можно лишь догадываться, что выражают её глаза, скрытые за темной, почти черной полоской, которой обычно в телевизионных криминальных новостях закрывают глаза тем, кого надо скрыть…

Эртэ! Это она! Но почему её лицо здесь, на обложке этой дешёвой и ничего не стоящей книги. И пусть глаза её закрыты, словно спрятаны от кого-то, но он узнал её…

Едва ли Сергей Викторович помнил, как вошёл в квартиру, удивительно быстро открыл ключом вечно заедающий замок, снял куртку, бросив её на тумбу, и прошёл в зал, потом в спальню, почти не удивляясь тому, что он сейчас увидит.

В квартире было пусто, тихо и чисто. Маринки нигде не было. Не было и Славки. Сергей Викторович неожиданно почувствовал дрожь в коленях, на лбу выступила испарина.

Что-то случилось! Маринка настолько ослабела за эти несколько дней, что не может без его помощи выйти на улицу. А может ей стало лучше? Вопреки всем прогнозам и уверениям врачей. Может Маринку уговорила её мать поехать в больницу. Хотя это тоже вряд ли возможно. Он уговаривал свою жену целую неделю лечь в онкологию, и всё без толку. Тем более тёща не знает страшного диагноза своей дочери, и даже не догадывается что с ней. Диагноз окончательно ещё не поставлен, но страшное предположение уже вызревало само собой. До этого были лишь догадки, слабые, нечаянные, а оттого казалось бы кощунственно глупые и неточные, готовые моментально и с удовольствием опровергнуться. Но сегодня он забрал анализы, и страшный диагноз подтвердился, а до этого три дня ушло на поиски камня, затем Эртэ. А вот теперь, когда она, наконец, откликнулась, происходит что-то непонятное. Словно встречная волна противостояния накатывает и старается сбить его с ног…

Сергей Викторович присел на краешек огромной деревянной кровати, которая была небрежно застелена розовым шелковым покрывалом. Две маленькие розовые подушки валялись у тумбы, словно кто-то швырнул их сюда специально… так небрежно.

Что-то здесь не то! Это не Маринка! Точнее, здесь отсутствует рука его жены. Она любит свою спальню, любит аккуратно заправленную постель, любовно разглаживая все складочки…

Сергей Викторович проводит ладонью по комковатому выступу на постели, словно расправляя его. Но тут-же резким движением отдергивает руку. Что его настораживает. Этот запах: лаванды, цитруса и хвои. Он стоит в воздухе, и его хочется вдыхать и вдыхать, словно чувствовать, что вновь пришёл Новый год.

Сергей Викторович наклоняется ещё ниже над покрывалом, принюхивается, и вдруг морщится. Покрывало пахнет Бармалеем. Едучий, кошачий запах не заглушить ничем. Сергей Викторович с возмущением сдергивает покрывало с постели и с отвращением комкая его, несёт в ванную. Швырнув в корзину с грязным бельём, долго моет руки с мылом, с удивлением замечая, что мыло тоже пахнет лавандой и хвоей. Полотенце пропитано этим запахом, как и воздух в зале, и даже кажется, те два великолепных огромных яблока, что лежат в большой хрустальной вазе на столе. Третье яблоко, кем-то надкусанное, Сергей Викторович видел в спальне на тумбочке.

— Да! Кто-то был здесь! — задумчиво произнёс доктор, обводя взглядом маленькую уютную кухоньку, куда он пришёл в надежде что-то разузнать о Маринке и сыне.

Вдруг он заметил в навесном стеклянном шкафу, в хрустальной розетке для варенья маленький клочок бумаги из школьной тетрадки, сложенный вчетверо. Повинуясь какой-то необьяснимой силе, что тянула его к шкафу, он направился к нему, и, вытащив из розетки листок, с нетерпением развернул его.

— Милый, я уезжаю в больницу! Мне стало совсем худо. Я задыхаюсь и боюсь своей болью напугать Славика. Я всего боюсь! Боюсь, что больше никогда не увижу тебя, сына, маму. Но я ничего не могу поделать с собой и своим страхом. Страх гложет меня, душит… Наверное это он заставляет делать то, что не следует делать. Но я боюсь! У меня началась сильнейшая одышка и боль, едва я надкусила яблоко. Какие они красивые, эти красные яблоки. Их принесла высокая женщина в серебристой вязаной шапочке. Как странно! Она принесла их от твоего имени. И хотя это ложь, и я поняла это, но…разве всё это так важно? Сильная боль терзает меня. Я не знаю, что со мной, что и где у меня болит. Кажется, моё сердце готово разорваться на части от этой боли. Разорваться, что-бы умереть! Раз и навсегда!

Я не могу терпеть эту боль. Не могу, не могу…Я повторяю это как заклинание, и мне становится почему-то легче. Хотя я пишу из последних сил. Я вызвала скорую помощь, и она скоро приедет за мной. У меня хватит сил дождаться её. Только хватит ли моих сил дождаться тебя, любовь моя! Страшная боль преследует меня! За что мне эта боль, я не могу понять?