Кейт Лаумер - Затерявшийся в мирах Страница 14

— Да ладно, я сбегаю в переулок.

— Свайнхильд! В туалет, пожалуйста!

— Ты тоже пойдешь со мной.

— Я не могу — это только для дам. Для мужчин другой туалет.

— Надо же! — недоверчиво покачала головой Свайнхильд.

— Ну, поторопись, сейчас уже подадут суп.

— Пожелай мне удачи.

Свайнхильд поднялась и неуверенно направилась к туалету. Лафайет вздохнул, отвернул насквозь промокшие кружевные манжеты, вытер влажное лицо застиранной салфеткой, лежащей рядом с тарелкой, и принюхался к запаху цыпленка и лука, идущему из кухни. При мысли об ужине у него потекли слюнки. Если не считать куска салями и тарелки сомнительного угощения в «Приюте нищего», он ничего не ел с самого обеда…

Сколько времени прошло с тех пор? Десять часов или миллион лет? Обед: изящно сервированный стол, накрытый на террасе; белоснежная скатерть и сверкающее серебро; расторопный слуга, разливающий по бокалам пенистое вино из запотевшей бутылки, обернутой салфеткой; тонкие ломтики аппетитной ветчины, бисквитный торт со взбитыми сливками, прозрачные чашечки с ароматным кофе…

— Эй, ты! — неожиданно раздался низкий голос, прерывая размышления О’Лири. Он огляделся, стараясь понять, кому адресовано столь невежливое обращение, и увидел двух здоровенных молодцов в синих ливреях с золотыми галунами, белых бриджах, туфлях с пряжками и шляпах-треуголках. Они стояли в дверях и обращались к нему.

— Да, это он, — сказал тот, что был пониже, и схватился за эфес шпаги. — Ты только посмотри, Снардли, кого мы поймали! Ишь ты, важная птица! Как бы он не улизнул от нас.

И, со звоном обнажив шпагу, он бросился к О’Лири.

— Не двигайся, приятель, — приказал он ледяным тоном. — Именем герцога ты арестован.

Его товарищ вытащил кремневый пистолет с длинным дулом, который мог бы принадлежать Джону Сильверу, и небрежно направил его Лафайету в голову.

— Веди себя тихо, бродяга, не то я пристрелю тебя за оказание сопротивления при аресте.

— Вы поймали не того бродягу, — нетерпеливо перебил его Лафайет. — Я только что приехал в этот город и не успел нарушить никаких законов, разве что здесь запрещено дышать.

— Пока еще нет, но об этом стоит подумать. — И стражник подтолкнул его шпагой. — Следуй за нами и не умничай, понятно? Нам с Йоквеллом все равно, живым тебя доставить или мертвым. Награда будет одна и та же.

— Я собственными глазами видел, как ты отделал парочку моих приятелей, — предупредил Йоквелл. — И мне ох как не терпится с тобой поквитаться. — Он со зловещим щелчком взвел курок своего громадного пистолета.

— Да вы с ума сошли! — запротестовал О’Лири. — Я никогда в жизни не бывал прежде в этом паршивом городишке.

— Об этом ты расскажешь герцогу Родольфо. — И стражник еще раз ткнул его шпагой в бок. — Поднимайся, красавчик. Тут недалеко идти.

Встав на ноги, Лафайет бросил взгляд в сторону туалета: дверь была закрыта и за ней не слышно было ни звука. Хозяин трактира стоял, опустив глаза, у стойки и протирал оловянную пивную кружку. О’Лири поймал на себе его взгляд и попытался губами подать знак. Но трактирщик заморгал глазами и испуганно замахал рукой, как бы отгоняя нечистую силу.

— Вы, ребята, совершаете большую ошибку, — обратился Лафайет к стражникам, которые пинками подталкивали его к выходу. — Пока вы напрасно тратите здесь время, человек, которого вы разыскиваете, успеет скрыться. Вашему начальству это не понравится…

— Тебе тоже. А теперь заткнись.

Случайные прохожие жались к домам, пропуская стражников, ведущих О’Лири по узкой, кривой улочке к мрачной громаде, возвышающейся над городом. Они миновали высокие железные ворота, которые охраняли двое часовых в такой же форме, как и у сопровождавших О’Лири охранников. По мощеному двору они направились к деревянной двери, освещаемой двумя чадящими факелами. Войдя внутрь, они очутились в ярко освещенной комнате, по стенам которой были развешаны написанные от руки описания разыскиваемых преступников. У стола, заваленного ворохом пыльных бумаг, стояла скамейка.

— Вы только посмотрите, кто к нам пожаловал, — сказал худой парень с желтоватым лицом, берясь за перо и придвигая к себе чистый лист бумаги. — Ты напрасно вернулся в наш город, приятель…

— Я — вернулся?!

Резкий удар в спину прервал возражение О’Лири. Стражники схватили его под руки, толкнули в дверь из металлических прутьев и потащили по темному коридору, в конце которого ступеньки вели в зловонное подземелье.

— Я не пойду, — запротестовал Лафайет, изо всех сил упираясь ногами в пол. — Вы не можете оставить меня здесь.

— Еще как можем, — отозвался Йоквелл. — До встречи, приятель!

Получив пинок в зад, Лафайет кубарем скатился по ступенькам и очутился на полу подземелья с низким потолком, освещенного одной-единственной сальной свечой. Сквозь прутья решеток камер на Лафайета глядели, ухмыляясь, заросшие, утратившие человеческий облик заключенные. У стены на треногом табурете сидел здоровенный широкоплечий детина и подрезал ногти длинным охотничьим ножом.

— Добро пожаловать в нашу компанию, — проговорил тюремщик голосом, напоминающим скрежет мясорубки, перемалывающей хрящи. — Тебе повезло, у нас как раз оказалось свободное местечко.

Лафаейт вскочил на ноги и бросился к лестнице. Железная решетка с грохотом опустилась перед самым его носом.

— Еще чуть-чуть, и мне пришлось бы сгребать с пола твои мозги, — заметил тюремщик.

— Что все это значит? — спросил Лафайет прерывающимся голосом.

— Спокойней, — сказал охранник. — Это значит, что ты снова в каталажке, и на этот раз тебе не удастся от меня ускользнуть.

— Я требую адвоката. Я не знаю, в чем меня обвиняют, но я ни в чем не виноват!

— Неужели? Ты никогда никого не бил по голове? — Тюремщик поднял брови в притворном изумлении.

— Ну, что касается этого…

— И никого не убивал?

— Я не хотел. Дело в том, что…

— Никогда не пытался ничего украсть?

— Я все объясню, — завопил Лафайет.

— Не стоит, — зевнул тюремщик, перебирая связку ключей. — Суд уже был, и ты признан виновным по всем пунктам обвинения. Лучше успокойся и постарайся уснуть, чтобы завтра быть в форме.

— Завтра? А что будет завтра?

— Да ничего особенного, — тюремщик схватил Лафайета за ворот истрепанного лилового камзола и втолкнул в камеру. — Завтра кое-кому отрубят голову. И этот кто-то — ты.

Лафайет скорчился на полу, стараясь не обращать внимания на ноющую боль от ушибов, укусы насекомых, кишащих в камере, мышей, которые пробегали по ногам, зловоние и громкий, свистящий храп других заключенных. Он старался, но без особого успеха, не думать о неприятном событии, которое должно было произойти на следующее утро.