Юрий Циммерман - Серебро далёкого Севера Страница 14

— Ну почему же ты сразу не определила точно то место, где он находится? — в сотый раз сокрушался Зборовский, чтобы в сотый раз получить один и тот же ехидный ответ:

— Потому что для этого, дорогой, требовалось произнести заклинание локации. А мой рот, если ты не забыл, в это время был "ну очень" занят совершенно другим делом!

Так что на следующий день они перешли к игре в "холодно-горячо". Леди д'Эрве подвесила магическое кольцо Юрая на длинной цепочке себе на шею, и сладкая парочка отправилась по трактирам и тавернам Вильдора. Программа была на удивление однообразной: зайти в кабак, выпить по рюмке, спросить у хозяина комнату на час и предаться все тому же опостылевшему соитию, прислушиваясь к отклику заколдованного серебра в тесной ложбинке между ее грудями. Тело юной волшебницы, несмотря на притирания и заклинания, ныло и саднило во всех местах сразу — и в первую очередь в самых нежных местах; а барон вообще держался исключительно на возбуждающих эликсирах, любезно выписанных все той же Клариссой из неприкосновенного запаса Обсерватории. Но все-таки они постепенно двигались в нужном направлении, пока не оказались на третий день поисков в дальнем предместье Вильдора под дурацким названием Медвежий Угол. Войдя ближе к вечеру в корчму "У бурого медведя", Энцилия моментально почувствовала отклик узнавания хозяина, исходивший от кольца Юрая.

— Заказывай "Гхурпшнаджани"! — скомандовала она Зборовскому, как только они уселись за стол. — А если его нет, тогда просто самое дорогое, что здесь подают.

Барон понял ее с полуслова. Окинув помещение острым вампирским взглядом, он сразу же выделил хмурого мужика средних лет, вихрастого и с неровной щетиной, который медленно цедил пиво за дальним столом.

— Скажи-ка, милейший, — осведомился он у хозяина, принимая две кружки фирменного напитка под названием "Медвежья кровь", — а что это за хлопчик там сидит в углу, кучерявый такой?

— А, ну дык это Юрась, знахарь местный. Отшельником его еще кличут, вашбродь. Угрюм маленько. Но ежели лекарство от хвори какой состряпать, или там зелье приворотное, так это он завсегда.

— Зелье, говоришь? Ну это нам в самый раз, потому как после твоей "Медвежьей крови", голубчик, мне назавтра зелье от похмелья очень даже понадобится. А далеко ли тут у него лавка?

Получив ответ, Зборовский щедро расплатился, и они с Энцилией с легким чувством двинулись обратно в замок. О том, что оба — после того, как Юрай найдется — на месяц принимают обет воздержания, они торжественно поклялись друг другу еще вчера. А подходить к бывшему магу или заговаривать с ним указания Ренне категорически воспрещали.

…

Когда длинноволосый дворянин с благородной дамой вошли в трактир, где Юрай допивал свое пиво, сердце алхимика сразу же сжалось от нехорошего предчувствия. Его прежней жизни пришел конец — это было понятно сразу. Подняв ладонь, он подозвал Славка и попросил стакан хлебной водки. Едва отхлебнув, спросил:

— Тот самый барон?

— Он самый, холера ясная! Ну что, тикать будешь?

Юраю и действительно хотелось сбежать на другой край света. Приди барон один, знахарь вполне мог бы так и поступить: сняться с места, и поминай как звали. Если бы не дама. Увидев ее, Юрай прежде всего испытал острый приступ физического желания до ломоты в костях. От нее пахло похотью, как от мартовской кошки, причем похотью утонченной и изысканной. К ней влекло. Но был еще какой-то запах сверх того, что-то совсем другое, едва уловимое, забытое с незапамятных времен… Внезапно пришедшая догадка настолько ошарашила его, что он с размаха опустошил свой стакан водки одним глотком. Это была волшебница! "Точно, профессиональная волшебница. Трансформантка, и причем сильная. В защитном слое — "огненный шар", "вязкий щит" и регенерация. В атаке не особенно хороша, зато мощно обороняется. Слабый аналитик, но эмпатия на самом высоком уровне. Сопряжена со стихией воды, вторая специализация — эфирный поток…". Все нужные слова приходили на ум сами собой, высыпаясь из дальних закоулков памяти, как горох из прохудившегося мешка.

— Боги, ну за что же мне такое! — взмолился он чуть не вслух. — Пятнадцать лет назад всё это знание и умение единым разом вычеркнули из моей жизни, лишь по какому-то недоразумению забыв при этом вычеркнуть из нее меня самого. Так почему же эта долбаная память никак не даст мне покоя, снова и снова настигая в разных местах и в разных обличьях?

— Славко, друг, неси еще водки! Сегодня я буду пить, и много!

Впрочем, уже на третьем стакане его вывернуло наизнанку, так что трактирщик вместе с Настёной с трудом доволокли приятеля до дома и уложили на кровать как был, не раздевая. Потом со спокойной совестью разошлись по домам: "Проспится — протрезвеет."

Но увы, не судьба была Юраю выспаться в эту ночь. С первыми лучами рассвета в селение въехал десяток гвардейцев великокняжеской конной стражи во главе с ротмистром. Крепкий удар подкованым сапогом снес дверь Юраевой избы с петель, а пара солдатских кулаков мигом протрезвили алхимика, содрав ему до крови кожу на скулах. "Клац!" — защелкнулись кандалы на руках. Картина Рейпена "Приплыли".

…Сон, который приснился в эту ночь Тациане, был продолжением предыдущего. Она снова шла по лесу, только теперь уже ведя с собой за руку маленькую Иду. И мужчина, показавшийся им навстречу, был все тем же мальчишкой из первого сна, с теми же завораживающими глазами, но сейчас он стал заметно старше, его волосы потемнели и завились, а во взгляде появилась сдержанность и утомленность. Он поравнялся с ними, небрежно скользнул взглядом по двум фигурам — взрослой женщины и маленькой девочки — и уже шагнул было дальше своей дорогой, когда Тациана остановилась и повернулась к нему:

— Подожди, милый человек, ты же обещал показать мне путь к счастью!

— К счастью? А где оно, счастье-то? Никогда его тебе не найти, хорошая. Ты запомни накрепко: единственное, что тебе подвластно — это не упустить свой случай, когда счастье само тебя разыщет.

И мужчина засмеялся странным скрипучим смехом…

В этот момент Тациана проснулась. Было раннее утро, но скрип продолжался и наяву. Вскочив с кровати и подойдя к окну, княгиня увидела совершенно немыслимое зрелище: во внутренний дворик дворца въезжала телега. Раздолбанная и скрипучая крестьянская телега — и это при том, что подъезд ко крыльцу великокняжеских покоев дозволялся и не всякой золоченой карете с баронским гербом! Сопровождавший телегу офицер спешился, небрежно кинув поводья слуге, и быстрым шагом прошел в покои мужа. А мужик, сидевший на телеге под присмотром двух солдат, пока что растерянно озирался вокруг. Его лицо было избито до крови, а руки скованы кандалами, но когда он поднял глаза и Тациана поймала его взгляд, ее пронзила острая душевная боль: это был тот самый мужчина из ее сна. Те же темно-карие глаза, те же вихры, то же лицо.