Ч. Цыбиков - Хроники Земли Простой (специально обработанные для жителей Земли) Страница 140

На Ратушной площади их встречали мэр Кобурга Фредерик Лепэн и начальник гарнизона, хорунжий Ордена меченосцев Расти Растен.

Официальные лица обменялись рукопожатиями, улыбками, любезностями и совсем уже было направились в здание ратуши, как случилось непредвиденное.

На площадь вбежал ополченец. Это был уже известный нам Пята, из пятёрки меченосца Патрика Берга, после второго штурма получивший звание десятника и участок обороны на Восточной стене.

— Господин Растен! — обратился он к начальнику гарнизона. — Дозвольте сказать!

Взбудораженный вид ополченца разом порушил атмосферу праздничного приёма.

Надо сказать, что выбор Пяты был чрезвычайно удачен. Если бы он обратился к господину Лепэну, который чрезвычайно раздосадован был таким нарушением этикета, то Лепэн и слова ему сказать не дал бы, а Растен, как человек военный, да ещё вдобавок находящийся на войне, этикетом пренебрёг.

— Слушаю! — сухо сказал хорунжий.

— Окружают нас! — выкрикнул Пята. — Совсем окружают!

— Подожди, голубчик, — остановил его Растен. — Успокойся и давай по порядку.

Властитель Эрнст вместе с наиболее приближёнными лицами находился на смотровой площадке, сооружённой специально для того, чтобы властитель Эрнст мог как можно полнее наблюдать картину боя. Смотровая площадка в свою очередь находилась на вершине холма, так что отсюда действительно открывался наиболее полный вид на окрестности Кобурга. По крайней мере на те, что находятся южнее. Наиболее приближённых лиц было трое: кавалер Кларик, маршал Мюритц и седовласый Карел. Отметим, что кавалер Кларик был мрачен. Мрачность его обусловлена была магической депешей, полученной час назад от агента из Совета Пятнадцати. Депеша гласила: "Претендент прорвался в Кобург".

Хорошая была депеша. Получи её кавалер Кларик сутки назад, ей вообще цены бы не было. С другой стороны сутки назад подобную депешу Паза Скроллок никак отправить не мог, так что Кларикова мрачность была совершенно иррациональна.

— Сколько ещё ждать? — сердито спросил властитель Эрнст.

— С минуты на минуту ждём посыльного от Зейдлица, Ваша светлость, — сообщил Мюритц.

— Потрудитесь давать конкретные ответы! — раздражённо рявкнул Светлейший. — С какой именно минуты? На какую минуту! Как зовут посыльного!

— Слушаюсь, Ваша Светлость! — рявкнул в ответ Мюритц, и, перевесившись через перила ограждения вниз, отчего лицо его побагровело налившейся кровью, начал орать своему адъютанту, стоявшему в почтительном ожидании внизу: — Срочна-а! Установить какая сейчас минута! Какая будет потом! И как зовут посыльного!

По счастью адъютант Мюритца был человек весьма невозмутимый, опытный и имел подаренные отцом часы.

— Сейчас одиннадцать часов пятнадцать минут. В следующую минуту будет одиннадцать часов шестнадцать минут! Посыльного, ежели он не поменялся, зовут лейтенант почтового корпуса Донни Бигело!

Затем Мюритц попросил всё это повторить, аккуратно записал всё в записную книжку, из-за чего его информация устарела на три с половиной минуты, и, покончив с записыванием, лихо доложил с листочка:

— Сейчас одиннадцать часов пятнадцать минут. В следующую минуту будет одиннадцать часов шестнадцать минут! Посыльного зовут лейтенант почтового корпуса Донни Бигело!

— Хорошо, — буркнул властитель Эрнст и снова уставился на северо-восток, туда, где маневрировала конница Зейдлица, осуществляя процесс, который на языке военных называется "взять в плотное кольцо блокады".

— Ерунда какая, — пробормотал Альдини. — Это что же… штурма не будет?

Микки с’Пелейн, Хромой Сом, хорунжий Растен, Фредерик Лепэн и, разумеется, капитан Альдини с Восточной стены Кобурга наблюдали за конницей Зейдлица, которая неторопливо замыкала кольцо.

— Как сказать, — откликнулся Растен. — Штурмует всё равно пехота.

Настроение у всех было серьёзное. Непонятное на войне всегда пугает.

— Господин Претендент!

Микки оглянулся. Перед ним стоял меченосец Патрик Берг.

— Разрешите обратиться к господину хорунжему!

Микки посмотрел было на хорунжего, словно оценивая, можно ли давать такое разрешение, но тут же спохватился.

— Да, конечно, — торопливо сказал он, сообразив, что пауза здесь не нужна, и где-то даже оскорбительна.

— Расти, — сказал Берг. — Я с Южной стены. Там у нас что-то странное. Думаю, надо тебе на это глянуть.

— Прошу прощения, господа, — откланялся хорунжий и удалился вместе с Бергом.

Мэр посмотрел им вслед, и затем обратил свой взор на Претендента. Справедливо рассудив, что момент для того, чтобы целиком завладеть вниманием потенциального Владыки Возлеморья, весьма подходящий, он решил благоприятной конъюнктурой воспользоваться во чтобы то ни стало.

— Ваше… э-э… Превосходительство, — обратился он к Микки с’Пелейну. — Может быть, мы вернёмся в ратушу?

Из чего мы можем заключить, что Фредерик Лепэн был тот ещё перец.

А между тем в Возлеморье стояла чудесная погода! Конец июня весьма замечательная пора, сплошь напоенная настоявшимся травяным духом, леса полны земляники, пронзительно белый окрас облаков подчёркивает глубокую небесную синь. Случающиеся иногда ночные дожди лишь освежают воздух, делая его прозрачным, мир — чистым, а настроение — бодрым.

Всё это весьма сильно злило Эрвина. Когда тебе плохо, всё, что выглядит хорошо, вызывает сильное раздражение. А Эрвину было очень, очень плохо; усиленное лечение обернулось чем-то вроде тягчайшего похмелья. Всё прошло по классической для этого неприглядного явления схеме: бурная эйфория накануне, беспробудный продолжительный сон, и весьма скверное пробуждение. Ощущение было такое, словно болела каждая клеточка тела. Правда, каждая клеточка болела, так как болеет с похмелья здоровая клеточка, но ресурсами для того, чтобы радоваться этому обстоятельству, Эрвин не располагал. Он лежал пластом и занимался занятием, способным поглотить все силы человека, а именно — чувствовал себя плохо.

Вдобавок жутко хотелось есть.

В конце концов, первородное желание жрать перевесило всё остальное.

Эрвин в несколько этапов перевёл тело в сравнительно вертикальное положение и мутными глазами оглядел доступный ему мир. Неподалёку от него на правом боку лежал Аристотель и задумчиво жевал ствол молодой берёзки.[82] Похоже, он опять о чём-то размышлял. Эрвин с внезапной ненавистью посмотрел на дракона.

— У-у-у, — промычал он невнятно. — Всёззатя![83]