Гыррр Макарка - Под сенью клинка Страница 141

— Красивые, — рубашечка оказалась чуть больше его ладони. Очень хотелось сжать Талину в объятиях, но он всё не решался. — Красивые.

Теперь… теперь спокойно, как ни в чём ни бывало, и без заминки… ничего, если она её и заметит… пока можно…

— У нас будет самая красивая девочка — как ты. Правда?

— Да, — неловко улыбнулась Талина, и полезла куда-то в самый низ этой горы кофточек и штанишек.

— Держи, — протянула она ему два свитера, — я… я и тебе связала… там ещё есть… я сейчас достану…

И сморщила нос, стараясь не заплакать.

— Это хорошо, — осторожно взял свитера Дерек, — мои совсем протёрлись, я уже боялся их надевать. И отдать в починку боялся…

— Да, — согласилась Талина, — протёрлись… это потому, что я не дочь старейшины или князя? Да?

Это потому, что меня замучили государственные дела, хотел сказать Дерек. Государственные дела — исключительно удобная вещь. С ними не поспоришь. Очень удобная вещь. И, главное, абсолютно правдивая. Проблемы наследования — это ведь государственные дела?

— Это потому что… — замялся Дерек… что бы ещё ей сказать? Про трудности адаптации к новому миру? Подкинуть пару дюжин отчётов господина Ханта? — …я… был неправ. Но я постараюсь исправиться, правда. Я уже стараюсь. Получается?

— Получается, — улыбнулась Талина.

Надо бы сесть — ей неудобно смотреть на него снизу вверх. На кровать?

Дерек осторожно примостился на край кровати рядом с кучей детских вещей. Всё равно высоко. Пересел на пол — теперь она точно смотрит на него сверху вниз.

— Ты не пожалеешь, — выдохнул он, — я буду хорошим отцом твоему ребёнку.

Дома на любых переговорах запланированные слова всегда звучали так, как ему требовалось. Остаётся надеяться, что такие ошибки не начнут повторяться, и срочно отвлечь её внимание.

— Ты не пожалеешь, — он всё-таки обнял её. — Чего бы тебе хотелось?

Талина посмотрела в окно, где за шторами и безумно дорогим стеклом всё ещё было светло и виднелись облака и деревья замкового парка.

— Знаешь… — покраснела она, — я хотела бы спальню где-нибудь… под землёй, в подвале. Ты не возражаешь?

— Нет, — засмеялся Дерек, — завтра же пригласим лучших подгорных строителей — выкопай себе хоть двадцать… хоть две дюжины этажей вниз.

Это очень правильно, думал он, целуя её. Женщины должны жить под землёй — это просто чудесно, что у них так совпадают взгляды на жизнь…

За почти полную дюжину дюжиниц в лечебнице умерло всего девять говорящих. Уржел не стал дожидаться, пока Ренни сам заговорит об этом, и поднял ему зарплату до серебрушки в день. Даже предложил комнату на втором этаже — небольшую, два на три шага, но тёплую и с окошком во двор: снять такую поблизости вышло бы серебрушку, а то и две в дюжиницу. Пришлось согласиться, потому что в подполе, где хранились многие лекарства, было холодно, а Ренни показалось неудобным просить лекаря выделить ему там каморку да ещё и ставить печку — она могла испортить с таким трудом приготовленные зелья. В конце концов ему никто не запрещал держать ставни плотно закрытыми весь день и всю ночь. Да и ночевал он в комнате редко — только когда в лечебнице всё было совсем спокойно. Хотя Уржел и отпускал его, Ренни боялся оставить больных — если от его присутствия кому-то станет легче, зачем уходить? Ему не сложно остаться в палате, тяжело лишь заниматься в ней — больные начинали требовать внимания и разговоров, если узнавали, что он помощник лекаря. Поэтому в большинстве случаев Ренни представлялся пострадавшим на занятиях учеником Академии, и от него тут же отставали — обычные говорящие магов недолюбливали, если те не были целителями.

После дня осеннего равноденствия их опять перераспределили: Ренни сдал алгебру, геометрию и пентаграммы сразу за второй и третий курс, и оказался по ним в одной группе с эльфом — тому пентаграммы не давались, и его в который раз оставили доучивать старые темы. Лиэрн досадливо кривил губы, утверждая, что Бучинар всего-навсего хочет денег за дополнительные занятия, но запоминать выражения для сторон и площадей вписанных многоугольников не желал, упорно заваливая все практические занятия, где требовалась скорость счёта. Зато всё травы и зелья он сдал ещё три года назад и неплохо зарабатывал приготовлением снадобий и отваров — купить лекарство у эльфа считалось престижным. Деньги Лиэрну нужны не были, но он боялся без практики растерять навыки за те годы, что будет пытаться одолеть ненавистные пентаграммы. По огненной магнии Ренни присоединили к второкурсникам, по остальным же предметам он остался со своей группой — дома их не проходили. Хуже всего ему давалось целительство — несмотря на то, что Уржел не жалел для него сил и времени. Даже зелья оказались проще — всего-то и надо было не запоминать как выглядят цветы, грибы, почки, листья и стебельки, а начать различать их по запаху. Запах к осени менялся, но основные тона оставались прежними, да и употреблялись травы осеннего и весеннего сборов по-разному.

Преподаватнли его хвалили — не все, но на фоне товарищей он выглядел достойно: ему, по крайней мере, не приходило в голову раз за разом являться на занятия неподготовленным, он не понимал, какой в этом смысл: стоять и молчать, не в силах вспомнить вчерашней лекции — хотя бы наскоро её прочитать всегда можно и на перемене. Но многие студенты почему-то находили молчание совершенно естественным. Откровенно недолюбливал его только преподаватель артефактов Армидалий по прозвищу Клистир, непременно норовивший задать какой-нибудь заковыристый или неприличный вопрос или выставить на посмешище. Посрамить звания подгорного жителя Ренни не мог — и всё свободное время проводил в библиотеке, изучая всевозможные артефакты. Повезло, что библиотека занимала полдюжины этажей под землёй и освещалась большей частью привычной плесенью, так что чувствовал он себя там совершенно счастливым, иногда с содроганием думая, что бы делал, походи она на учебные классы с высокими окнами.

Рении выучил всё, что смог найти в библиотеке по артефактам — то же, чего не понимал, на всякий случай тупо задолбил наизусть, вплоть до расстановки знаков препинания и сносок на страницах. Его ответы Клистиру больше напоминали стихотворения, чем осмысленную речь, но на каждый уточняющий вопрос Ренни тут же находил в памяти подходящую цитату. В результате Клистир оказал ему неоценимую услугу — если раньше у Ренни только списывали, то теперь ему стали симпатизировать и сочувствовать, как сочувствовали Лиэрну на пентаграммах.

Незадолго до дня осеннего равноденствия его вызвал к себе глава академии Путаря.