Том Арден - Король и Королева Мечей Страница 147

— У нее нет преемниц?

Хэл улыбнулся.

— О нет. Одна есть.

Джем нахмурился. Он думал, что ритуал близок к концу, а оказалось, что он только начался.

— Но, Морви, зачем?

— Зачем?

— Да. Зачем?

Пауза.

— Крам, ты еще спрашиваешь, зачем?

За те луны, что Плез Морвен провел в обществе Крама, он мог бы и привыкнуть к тем глупостям, которые столь часто говорил варланин. Морвену сразу стало ясно, что у Крама нет никаких, ровным счетом никаких склонностей к абстрактному мышлению. Точно так же сразу стало Морвену понятно и то, почему его, человека интеллектуального и утонченного, назначили напарником к такому непроходимому кретину. Это было сделано для смирения. Поступив на службу в войско его императорского величества, любой должен был смириться с унижением, побороть гордыню, стать существом без собственных мыслей, существом, не задающим вопросов. Следовало признать, что сержант Банч был весьма коварен. Ведь он мог заставить Морвена драить сортиры. А он придумал нечто такое, что унижало Морвена куда сильнее. Это «нечто» и был Крам.

Бедолага Морвен! Неужели до прошлого сезона Короса он жил совсем другой жизнью? Неужели это его эссе под названием «О просодии в „Джеландросе“ с уделением особого внимания Великой Цезуре» получило приз имени короля Джегенема? Неужели еще совсем недавно он сиживал в кофейне «У Вебстера», забыв о чашке кофе, что стыла на столике перед ним, и взахлеб спорил с тем или иным ученым мужем о недостатках сатирических стихов Коппергейта, о ценности трудов Витония? Неужели так мало времени прошло с тех пор, как он слушал и мысленно подвергал жесточайшей критике речи какого-нибудь студента Школы Храмовников на тему о Коросовом Творении, о конечности или бесконечности Эпохи Искупления? Теперь даже скучнейшие лекции профессора Мерколя казались Морвену потерянным раем. Порой ему казалось, что его мозг начал загнивать. Порой ему казалось, что о жизни крестьян в Варле он уже знает чуть ли не больше, чем о Великой Цезуре. Ничто не могло заставить Крама помалкивать, а хуже всего было то, что сам Крам о своей глупости даже не догадывался. Неужели ему никогда в голову не приходило, что на свете есть нечто более высокое и утонченное, чем жизнь на варльской ферме? Нет, не приходило ему в голову ничего подобного! Крама приводило в восторг любое воспоминание о его вульгарном детстве. А Морвен от этого приходил в отчаяние. И как только любое разумное существо, поднявшееся выше уровня животного (даже варланин), могло страдать таким чудовищным недостатком творческого воображения — это лежало за пределами понимания Морвена.

Но, но, но... В конце концов, Морвен ко всему этому привык. И когда речь шла о Краме, Морвен ничему не удивлялся.

А теперь удивился. Нет, это слабо сказано. Изумился до глубины души.

— Крам, я не в силах тебе поверить! Знаешь, как сказано у Витония? «Нет выше преступления, чем попытка лишить человека свободы, и нет порыва благороднее, чем желание вернуть свободу». Мышления ты лишен, это понятно, но разве ты также лишен и инстинктов? Ты задумайся: нас взяли в плен злобные и жестокие разбойники. Нас оскорбили, нас путали, нас связали. Кто их знает, что еще они задумали. И вот теперь, когда мы освободились от пут и когда часовой крепко спит, а я победно кричу тебе: «Крам, мы свободны! Крам, пойдем!» — ты что делаешь? Ты плюхаешься на ближайший пень, вгрызаешься в обглоданную куриную кость и спрашиваешь у меня: «Зачем?»

— Морви, тс-с-с! Монах!

Монах храпел еще громче. Свинячье хрюканье приобрело басовые обертоны. Крам сплюнул и с завистью обозрел могучие формы монаха. Похоже, эти разбойники совсем неплохо питались. Крам огляделся по сторонам. Мешки, седельные сумки, корзинки — все это было разбросано по поляне. Крам принялся ходить и заглядывать во все мешки и корзины.

— Крам, что ты делаешь?

Это был совсем простой вопрос. План у Морвена был грандиозным и неопределенным. Уйти в лес навстречу чему-то высокому и чистому под названием «свобода». До какой свободы можно было дойти в синих мундирах, об этом Морвен даже не задумывался.

У Крама рассуждения были попроще: быстренько обежать лагерь, пока никого не было, а часовой спал, налопаться объедками, а потом вернуться на место, сунуть руки в путы и сидеть, как ни в чем не бывало.

Варланину вовсе не хотелось никуда убегать.

ГЛАВА 63

МАЛЬЧИК-МУЖЧИНА

Тир-лир-лир-ли!

Снова прозвучала птичья трель, и из травы поднялась и встала рядом со жрицей доселе невидимая... Ланда. На ней было такое же зеленое платье, как на жрице, но движения и грация совсем иные. Было видно, что она совсем новичок. Жрица отступила и воздела руки. Ланда, пытаясь подражать ей, подняла и опустила руки несколько раз. Можно было не сомневаться, что вскоре Ланда упадет на колени возле дуба и произнесет собственную молитву Виане.

— А я видел, — прошептал Джем, — как она поклонялась другому божеству...

— Принцу в зеленом мундире? Но, Джем, разве одно противоречит другому? Я вполне понимаю, почему Ланда решила посвятить себя богине. Она боится, что Орвика больше никогда не увидит.

Джем озадаченно возразил:

— Но Орвик существует только на портрете. Хэл улыбнулся.

— Джем, бывают вещи, о которых лучше соврать, когда разговариваешь с синемундирником. На портрете действительно изображен его предок, но Орвик — его точная копия. Ты — наследник престола Эджландии, а он — наследник престола Зензана. Родители Орвика были убиты давным-давно. Дольм вывез его из Рэкса и приютил в разрушенном замке, выдавая за собственного сына. Орвик и Ланда выросли вместе и обручились еще в детстве. Теперь они бы уже могли пожениться, но Орвик ушел с мятежниками и будет участвовать в грядущем большом сражении. С новой, особенной нежностью Джем смотрел на девушку. С новым стыдом вспомнил о чувствах, охвативших его прошедшей ночью в башне.

— Мне стыдно... — проговорил он, — за те страдания, которым подвергла этих людей мой держава.

— У тебя доброе сердце, Джем, — сказал Хэл. — Но есть такие (с среди них — жрица), кто винит во всех бедах Зензана не только «мужчин в синих одеждах». Для них синемундирники — всего лишь проявление общей картины. Чего еще ожидать в стране, которая отреклась от истинной веры?

Джем задумался. Он вспомнил о религии своего детства, о тетке Умбекке, о капеллане Фивале. Вспомнил о бедняге Пеллеме Пеллигрю, который набожно распевал гимны в Главном храме, а потом отправлялся развратничать к «Чоки».

— Хэл, я ходил в храм в дни Канунов, слушал восхваления в честь Леди Имагенты. Во время песнопений я открывал и закрывал рот, произносил Большую молитву. Эджландцы — раса победителей, раса завоевателей. Но разве мы можем верить в то, что наша вера — истинная?