Неблагая - Хаусман Ивлисс Страница 15

Следующим утром, пока я лежала клубочком в постели, в нашу дверь ломились люди с серьезными лицами. Слов было не разобрать, но интонации говорили сами за себя: отдай нам подменыша. Нужно отвечать за содеянное.

Я слышала, как родители с ними спорили. Мой худощавый отец загораживал проход, чтобы никто не вошел в дом. Я ребенок. Это был несчастный случай. Они не имеют права.

Люди ушли, но мы знали, что они вернутся.

Мы с Исольдой забрались на наше любимое дерево, я несколько часов проплакала у нее на плече, а потом она велела мне взять себя в руки.

— Как мы можем все исправить? — спросила она шепотом, тихим, как ветер в листве.

— Мы — никак, — пролепетала я. — Я все испортила. Тот человек… я…

Это невозможно произнести вслух.

Я убила его.

— Нет! — яростно ответила она и убрала волосы с моего лица, чтобы я посмотрела на нее. — Это несчастный случай. Папа прав. Ты просто защищалась.

Я вытерла нос рукавом.

— Надо было уйти. Лучше бы меня вообще никогда не существовало.

Исольда как будто обиделась.

— Сили, ты же знаешь, что это не так. Я бы сама уже давно убилась, занимаясь какой-то очередной ерундой, если бы не ты.

Мне даже удалось кисло улыбнуться. Сестра улыбнулась в ответ, а потом посерьезнела:

— Ты нужна мне.

Я только покачала головой и отвела взгляд.

— Так нечестно, — прошептала я. — Я не имею права ломать жизнь Мами и Папе. У них должен быть дом и покой. А вот мне как раз стоит уйти.

Внезапно я увидела решение, и меня окутало странное спокойствие.

— Я ухожу, Сол. Сегодня же. Я убегу туда, где меня никто не найдет, а ты с Мами и Папой будешь жить нормально, без подменыша, от которого одни беды. Ничего не говори, я уже все решила.

Она долго молчала. Наверное, поняла, что невозможно убедить меня остаться и позволить родителям разрушить ради меня свою жизнь. Наконец она произнесла:

— Ладно. Но я уйду с тобой. Ты от меня так просто не избавишься, Силс.

— Не называй меня так.

Той ночью я украла воспоминания родителей. Я поместила их в флакончик, и связь между нами лопнула. Наверное, соседи вспомнят, что где-то была какая-то девочка, подменыш, но точно не дочка повитухи и вроде даже не из их общины. Наверное, все — и родители в том числе — решат, что находились под каким-то заклятием, но… это еще в будущем. Борясь с болевым туманом после использования волшебства, мы завели вагончик Редбрука, собрав остатки магии, чтобы взломать его механизм и удрать во тьму.

На следующий день, когда я пришла в себя, мы соскребли роспись со стен вагончика и перекрасили их в зеленый впервые украденной Исольдой краской. И выбросили все пожитки Кассиуса Редбрука в реку. А потом переименовали вагончик, посмеиваясь, что, куда бы мы ни добрались на этой повозке, можно будет сказать, что нас привела туда сама Судьба.

Запястье все еще болит, но глубокая колющая боль теперь превратилась в жжение, рвущее кожу в клочья. И болит уже не только запястье.

Ладонь буквально оледенела до боли, словно промерзла от кожи до тонких косточек.

Это неправильно. Воспоминания не должны так ощущаться. Холод ползает вверх и вниз, зарывается глубже, впиваясь тысячами маленьких зубов в мои мышцы.

Вот теперь хорошо, вот теперь всё на месте. Что, не понравилось?

Кажется, я открываю рот, чтобы закричать, но последний проблеск сознания гаснет, и я проваливаюсь в спасительное ничто.

На этот раз — по-настоящему.

Глава 9

Меня будит вспышка.

Я резко сажусь, не успев толком проснуться, и ругаю себя за то, что провалилась в сон. Меня переполняет энергия, я почти стукаюсь головой о койку Исольды.

Ночное небо дрожит от гулкого раската грома, и я окончательно прихожу в себя. Левая рука прижата к груди, но ледяное покалывание магии ушло. Дождь дробью тарахтит по крыше Судьбы. Все указывало на приближение этой подлой летней грозы — и вот она.

Я поспала всего пару часов, но уже вполне взбодрилась. Невнятно вспоминается то, что было перед сном.

Холод.

Голос.

Что-то душит меня, давит на грудь.

Я потягиваюсь, пытаюсь расправить сведенные шею и плечи. За окном вагончика — непроглядная тьма, как, впрочем, и внутри. До рассвета не меньше часа. Правда, смотреть там особо не на что. Я и так знаю каждый сантиметр дороги.

Из-за печки доносится какая-то возня, будто птица бьется в силках: это в приступе внезапного смущения прячется Бирч.

Я открываю наш импровизированный умывальник и плещу водой в лицо, чтобы освежиться. Провожу пальцами по коже вслед за каплями воды.

Лицо Исольды. Ворованное, подогнанное под меня.

Рановато так рассуждать, ругаю я себя, пробираясь босиком в переднюю часть вагончика. Или поздновато. Не важно.

Во всяком случае, можно зажечь светильник и не беспокоиться, что разбужу Исольду. Моя сестра может лесной пожар проспать.

Отблеск огонька лижет мою вытянутую руку. Она дрожит в такт мерцающим теням.

Под кожей вибрируют серебристые чернила. Ищут. Пытаются течь в восточном направлении.

Я сажусь в водительское кресло, откидываюсь, покачиваюсь. Стрелка компаса на ладони колеблется, потом возвращается в прежнее положение.

Система управления Судьбой больше похожа на корабельную: вращающееся кожаное кресло прикручено к полу перед штурвалом, скорость и направление движения регулируются рычагами и переключателями на передней панели, а сбоку от кресла встроен небольшой столик. Для чего он нужен, мы пока не поняли, потому ставим на него еду.

Управлять Судьбой, мягко говоря, задача непростая, и нам пришлось основательно попотеть, когда мы впервые ее завели. К счастью, вагончик оказался достаточно прочным и выдержал ежедневные столкновения с деревьями, которые попадались на нашем пути.

Теперь я вожу как дышу. Уверенно ставлю ноги на пол. Золотистые бархатные шторы на переднем окне — один из немногих элементов декора, которые мы не стали менять. Я трогаю тяжелую богатую ткань с удовольствием почти таким же сильным, каким было отвращение к человеку, который их здесь повесил.

Молния. Еще один раскат грома.

Приходится немного поманеврировать, но я все же вывожу нас с берега на главную дорогу, объезжая уродливые руины крепости, на месте которой теперь стоит мост. Увидел одни руины — считай, увидел их все, хотя те катастрофы, которые когда-то разрывали мир на части, несколько различались. Здесь, похоже, постаралось наводнение: быстрый поток попросту сломал стены и снес город подчистую.

Надеюсь, нас не ждет ничего страшнее этого предосеннего ливня, который уже превратил дорогу в непролазную грязь. Еще темно, только дождевые капли сверкают на лобовом стекле.

Мы уже в пути. Назад дороги нет.

Вспоминается леденящий душу голос в подсознании: нужен был подменыш, не так ли?

Я уже бывала нужна. О подменышах много чего говорят — и что мы недолюди, и что у нас магических способностей сверх меры, и что мы не чувствуем ни радости, ни горя, ни боли. Люди пытаются подогнать нас под желаемый образ, а иногда впадают в отчаяние от самого факта нашего существования. Но еще говорят, что мы можем исполнить желание, вернуть младенца-подменыша обратно в мир фейри, решить любое алхимическое уравнение или выполнить любую другую абсурдную просьбу, на которые мне много лет приходилось отвечать отказом.

Быть нежеланным — неудобство. Быть нужным — проклятие.

Сестра просыпается через несколько часов после восхода солнца. Вагончик залит серо-розовым светом, а по крыше все еще негромко барабанит дождь. Из кастрюльки на плите доносится аромат свежего кофе, а я сижу с чашкой в водительском кресле, подобрав под себя ноги.

Исольда вопит и дрыгается. Я оглядываюсь. Она мечется и чуть не падает с койки.

— Доброе утро! — радостно здороваюсь я.

Ее волосы торчат во все стороны, на лице смятение.

— Сили! Что… где…? — Она растерянно озирается по сторонам. — Мы едем!