Аслан Шатаев - Письмо из будущего Страница 15

Я не сомневался, что все им сказанное — истина. Доля правды в его словах присутствовала. Но он кое-что не договаривал. Я понял это только потом. Действительно, чеченцы воевали за свободу, а ни за веру, действительно, каждый мусульманин обязан помочь своим братьям мусульманам в войне с неверными, то есть с агрессорами. Но существует много аспектов, которые надо учитывать. Нападение на Дагестан — это не джихад. Чтобы пойти воевать, нужно разрешение родителей. А если ты у них единственный, кто их содержит, ты не должен их покидать. В общем, таких моментов много. Я уж не говорю о том, что война была кем-то специально сфабрикована. Эти ваххабиты — только пешки в чей-то игре, в игре того, кто остается в тени. Еще древние римляне говорили "Ищите кому это выгодно". Чеченцам и мусульманам такая война точно не выгодна.

Абу-Бакару было двадцать лет. По его словам. Выглядел он года на четыре-пять старше. Наверное, ему и было столько на самом деле. Густая борода на лице и тюбетейка на голове, с которой он никогда не расставался, внушали уважение как к истинному знатоку ислама.

Пойти на джихад мы решились не сразу. Перед этим Абу-Бакар хорошенько нас обработал. Нас к этому еще подтолкнула вторая война, которую многие ожидали. Но никак не мы с Муслимом. У нас назревали великие планы, и мы собирались в скорейшем будущем их осуществить. Для этого надо было поступить на режиссерский. "Лучших времен" мы ждать не стали. К этому времени у нас могло появиться много конкурентов, которые могли нас просто проглотить. Мы должны были быть первыми, кто откроет в Чечне профессиональную киностудию.

Дядя Муслима подарил своему племяннику семерку. Теперь у нас была машина. Я говорю "у нас" потому, что теперь у нас с Муслимом все было общее. Общие дела, общая работа, общая машина, общие планы. На учебу мы тоже хотели поступить вместе. Выбрав свободное время, мы поехали в ЧГУ, чтобы узнать все условия поступления. Было начало лета 1999 года. Вступительные экзамены начинались в конце августа. Времени у нас было достаточно. Мы приготовили все необходимые документы и сдали в приемную комиссию. Всего на режиссерский факультет документы сдали шесть человек. Я представления не имел, как пройдет процесс обучения шести человек, но что нас не провалят — знал наверняка. Кто же захочет провалить шесть человек на один факультет?

Возвращаясь из ЧГУ на работу, мы заметили какую-то толпу у многоэтажного дома. Из-за стоявших людей было не разобрать, что там творится. Оттуда доносились чьи-то крики.

— Что там? — спросил Муслим.

— Не знаю. Может, посмотрим?

Мы припарковались у обочины и, выйдя из машины, пошли к толпе. Крики продолжались. Мне стало не по себе. Не расстреливают ли там кого-нибудь, подумал я. Пару раз я уже видел по телевизору, как публично расстреливают преступников. Хотя, были ли это преступники, оставалось еще под вопросом. Не помню, за что расстреляли этих людей. Казнь осуществили без каких-либо веских доказательств вины. Мой знакомый рассказывал, как трех прелюбодеев, двух мужчин и женщину, поймали, мужчину раздели, и прямо в центре города избили до полусмерти. Треснуть по роже "грешников" мог любой желающий из толпы. Мне не очень хотелось смотреть на подобное зрелище.

Дойдя до толпы, мы попробовали протиснуться в центр.

Наконец, мы увидели виновников спокойствия. Их окружила толпа со всех сторон. Никто не смел подойти к ним близко. Люди стояли в сторонке и наблюдали.

Два вооруженных автоматами человека, один бородатый, другой низкорослый, одетые в военную форму, грозили убить третьего, который лежал на земле, вытянув перед собой руку, словно он мог остановить пулю, если тот решит в него выстрелить. На его лице поблескивала на солнце свежая кровь. Вся одежда была в пыли.

Меня так и тянуло отвернуться и уйти куда подальше оттуда, прихватив с собой Муслима. И, тем не менее, любопытство брало верх. Такое видишь не каждый день. Хотелось знать, чем все закончится. К тому же я до сих пор не знал, почему этого человека ждала такая участь.

Растолкав толпу, я вырвался вперед, чтобы услышать, о чем они говорят. Муслим последовал моему примеру.

— Ну ты его все-таки убил! — говорил низкорослый, обращаясь к лежащему.

— Я не хотел его убивать! — отвечал ему тот. — Он сам нарвался!

— Это не оправдание! — Он ткнул ему в лоб дулом автомата. Лежащий зажмурил глаза, ожидая выстрела. — Ты признаешь свою вину?

— Я еще раз говорю, я не виноват!

— Хорошенькое дело, "не виноват"! А кто пошел на него с ножом?

— Я его хотел только припугнуть! Я не собирался его убивать! Он сам виноват!

— Виновата твоя сестра! Она шлюха! Иначе бы ничего не произошло!

— Сама ты шлюха! Моя сестра порядочная женщина!

Лицо низкорослого исказилось в злобной гримасе. Он взмахнул автоматом и двинул лежащего прикладом по лицу. Тот повалился набок.

— Заткни свою грязную пасть! Ты заслужил смерть!

Тот выплюнул кровь изо рта и чуть приподнялся.

Муслим спросил рядом стоящего зевака, из-за чего весь шум. По его словам, брат низкорослого изнасиловал сестру этого смертника. Смертник, узнав об этом, пошел отомстить ему, "искалечить", как он сам выразился, прежде чем придать его Шариатскому суду. Брат низкорослого не хотел признавать свою вину и полез драться. В результате смертник убил его, случайно. Теперь ему объявили кровную месть, и он должен умереть.

Никто из толпы не смел вмешиваться. Наверное, считали, что эти люди поступают по справедливости. Не сомневаюсь, они вняли словам низкорослого о том, что сестра смертника — шлюха. На словах можно говорить что угодно. Почему-то людям свойственно верить в сплетни, а правду — отвергать. Где доказательства? Где свидетели? Разве этим не должен заниматься Шариатский суд? Я не раз думал о кровной мести, которую у нас несколько переосмыслили. Думают, убили близкого человека — надо отомстить. Не важно, специально ли, случайно ли. Даже выяснять не пытаются. В давние времена кровная месть касалась только виновника смерти близкого человека. А сейчас — кого угодно из его родственников. Я уже молчу о том, что это никак не вяжется с шариатом. И как эта толпа только могла так стоять, и наблюдать за этим? Это не справедливо.

— Это несправедливо! — произнес смертник, будто прочел мои мысли.

Мне хотелось что-нибудь сделать. Как-то остановить это безумие. Справедливо это или нет, разве можно при людях совершать казнь?

Возможно, я мог кое-что сделать. Тропа. Нужно вспомнить тропу. Тропу, которая ведет к замедлению времени. Неприятные ощущения. Чувство давления. Чувство бесконечности. Мне было не по себе от этой ситуации. Возникала ирреальность происходящего. И это могло помочь мне вызвать ощущение "зависания". Обычно замедление происходит, когда мне плохо. Мне так казалось. Я не пытался как-то силой воли, или, не знаю, концентрацией, замедлить время. Достаточно было вызвать чувство "зависания". Я напряг всю силу воли, чтобы вызвать его. Вернее, чтобы вспомнить те ощущения. До сих пор острой необходимости в замедлении времени у меня не было. Может, сейчас, когда оно так нужно, когда появилась такая необходимость, у меня что-нибудь выйдет?