Вера Камша - ТАРРА. ГРАНИЦА БУРИ. Летопись первая. Страница 15

Старуха требовательно уставилась на Романа, и тот пробормотал что-то вроде: «Да-да, я понимаю».

— Ничего ты не понимаешь! Вот поживешь с мое, тогда, может быть… Короче, я чувствую: что-то сдвинулось, и не успеет эта трава поблекнуть и покрыться снегом, как все повиснет на волоске. То, что произошло утром, — первое дуновение пробуждающейся беды. Я не уверена, что узнала ее. Все очень расплывчато, только корни, как им и положено, таятся в прошлом, а раз так, мы его постигнем. Правильно ли я поняла, что тот человек, которого убил… м-м-м… Осенний Ужас, — родня твоего друга?

— Адмирал Аррой мне еще не друг.

— Друг до последнего дыхания, ты это знаешь не хуже меня. Так кто был погибший?

— Как будто внебрачный сын его племянника.

— Значит, кровь одна. Можешь назвать меня выжившей из ума ужихой, если тварь не подстерегала герцога Арроя. Чудище обманулось, но его хозяева быстро поймут, что произошла ошибка. Готовьтесь к худшему, оно просыпается.

— Но чем им мешает Рене? Если бы речь шла о политике, я бы понял, но магия… Какое он к ней имеет отношение?

— Сейчас мы с тобой договорим, и я приведу сюда еще и Рене. Возможно, удастся узнать о нем даже то, чего он сам о себе не подозревает, а пока закончим с тобой.

Болотница что-то невнятно пробормотала, и трава расступилась, явив окно черной блестящей воды. Затем озерцо взволновалось, вода с тихим плеском расступилась, и из глубин поднялся камень. Белый, полупрозрачный, с фиолетовыми прожилками и точками. Болотница пробормотала еще что-то, и камень окутался холодным лиловым огнем. Эльф не мог отвести взгляда от танцующих языков пламени, он почти не почувствовал, как ему на плечи легли руки старухи.

Невиданный костер разгорался, рвался вверх, потом в лиловом вихре стали проступать очертания фигуры. Она становились все более четкой, отделяясь от породившего ее огня. Роман уже различал высокого осанистого воина в странных доспехах. Можно было разглядеть надменное лицо, обрамленное волнистой бородой, руку, лежащую на рукояти меча, и даже богатую насечку на панцире.

Воин молчал. Он явился из такой тьмы веков, что проживший не одно столетие эльф рядом с ним ощутил себя бабочкой-поденкой, родившейся нынче утром. Пришелец молчал, глаза его были закрыты; наконец тяжелые веки дрогнули и приоткрылись.

— Ты вовремя призвала их, Верная. Еще немного, и я не смог бы говорить.

— Кто ты? — хотел спросить Роман, но губы не послушались. Позже он так и не смог понять, действительно ли слышал все эти слова, или кто-то иным образом навеки впечатал их в обнаженную душу, вырванную на время из тела и увлеченную в какое-то немыслимое место, где нет ничего и где начало всему.

— Я — тот, кого вы, Светорожденные, зовете Ушедшими, хотя все это ложь! — В бездонных глазах полыхнула тысячелетняя ярость. — Мы не Ушедшие, мы — уничтоженные вашими хозяевами, которые затем бросили наш мир на произвол судьбы и подло бежали! Ты — искупленье своего народа, и тебе предстоит увидеть восход Темной звезды. Проклятие древней крови и ее благословение… Если не угадаете, впереди ждет лишь пустота, наполненная страданием, ибо никто не встанет за этот мир без богов. Мы не можем спасти его, ведь нас больше нет. Остались лишь позор и боль. А теперь смотри, эльф. Смотри и запоминай!

Ушедший поднял щит, нежданно сверкнувший зеркальным блеском, и Роман увидел себя. Растрепанные волосы, удивленные глаза, прицепившийся к колету листок. Изображение помутнело, а затем в зеркале возникло другое лицо.

Человек, а это, без сомнения, был человек, а не эльф или дух, умирал. Он был жестоко изранен, темные пряди липли к испачканному лицу, из полуоткрытого рта стекала струйка крови. Раненый лежал, привалившись к потрескавшемуся серому камню, и, по-видимому, находился в глубоком обмороке. Хлынул ливень, смывая грязь и кровь. Человек пошевелился, приходя в себя. Раскрывшиеся глаза были необычного золотисто-зеленоватого цвета, в них светились воля и ум. Безуспешно пытаясь подняться, незнакомец повернулся к наблюдателю боком, щит вновь пошел рябью; последнее, что заметил Роман, — четкий профиль умирающего.

Горную расщелину сменил берег моря. Темнело ночное небо, по нему плыла огромная луна, ее свет лениво скользил по спокойной бесконечной глади. Вдоль берега медленно шли двое. По плавным, грациозным движениям и особой соразмерности пропорций, не встречающейся больше ни у кого из двуногих, Роман узнал соплеменников, но эльфы были слишком далеко, чтобы можно было различить лица. Один что-то настойчиво втолковывал другому, тот в ответ лишь качал головой. Наконец первый выхватил кинжал. Его собеседник перехватил занесенную руку, вырвал оружие и зашвырнул в море, после чего отпустил противника, повернулся и быстро зашагал прочь. Оставшийся опустился на напоминающий черепаху камень и закрыл лицо руками.

Щит погас и вновь вспыхнул, выхватив из неведомых бездн величественный чертог, в котором застыли в разных позах семеро непередаваемо прекрасных мужчин и женщин. Один, рыжеволосый и чернобородый, словно бы привставал с высокого трона, сжимая рукой невиданное, но, без сомнения, грозное оружие. Напротив него, гордо вскинув голову, высился воин с обнаженным мечом, плечом к плечу с ним стояла женщина с золотыми волосами, а чуть в стороне в смущении и страхе наблюдали за поединком взглядов еще четверо. Потолка над чертогом не было — вверху клубились черные облака, прорезаемые молниями, но зал заливали нестерпимо яркие предгрозовые лучи. Чересчур яркие даже для эльфа…

Роман очнулся на той самой поляне, где Кэриун праздновал свое вступление на лесной престол и поминал сгинувшую родню. Небо светлело, короткая весенняя ночь близилась к концу. Старый дуб исчез, словно его и не бывало, но посреди поляны шелестел только что распустившимися листьями молодой кряжистый дубок. Несмотря на ночные неистовства, густая трава под ним не была даже примята. Либер потряс головой, прикидывая, уж не приснилось ли ему все: Рене Аррой, ведьма из Белого Моста, растерзанные тела, пляска Ночи, старуха-болотница. Кто-то тронул его за плечо, Роман оглянулся и увидел Лупе и Кэриуна.

— Ты проснулся? — Брат Дуба был серьезней проклюнувшегося желудя.

— Да.

— Твоего друга увела Болотная матушка. Она велела их дождаться.

— А то я бы встал и ушел… Давно я тут лежу?

— Нет.

— А где… твои гости?

— Глаз Иноходца[30] скрылся за верхушками, и наше время кончилось…

— А ты?

— Я — другое дело. Ты меня призвал, но не отпустил. Да и не мог же я оставить ее одну. — Дубовичок указал на молчащую Лупе. — Она пришла на рассвете — искала вас.