О`Санчес - Одна из стрел парфянских Страница 15

– Тебе зачем?

– Уроженец я здешний, вернулся из города, думаю землицы подкупить, а лучше с домиком. И век доживать, оно возле землицы – помягче будет, роднее.

Старший сразу напрягся:

– Здесь землица дорога, реальных денег стоит.

– А я слышал – недорога. Как бы то ни было, а куплю, все равно решил. Так знает кто дорогу до властей, или к тем, кто владеет?

– Как не знать, знаем. На бутылку расщедришься – проводим и покажем.

Тут и остальные сообразили про близкую поживу и закивали головами:

– Покажем, каждый день мимо ходим.

Матвеевну аж распирало высказаться по этому поводу, но – страшно. На весь мир не накрестишься, да и дедка, видать, из ума выжил… Она попыталась хотя бы взглядом предостеречь бедолагу, да уж Колька уцепился за него, не отцепишь, вон уж обрез за пазухой щупает…

– Пошли дед, тут рядышком, десять минут шагать, тебе – двадцать. Леха, останься пока с Матвеевной, а мы с Шурой проводим.

– А я тоже хочу проводить, – возмутился Леха, понимая, что момент дележки лучше смотреть своими глазами. – Да вы и дорогу хуже моего знаете. Пойдем дед, все оформим в лучшем виде, еще и на свадьбе у тебя гульнем…

– Вот и хорошо, пойдемте, сынки, а правильнее – внучки, если по возрасту считать…

Матвеевна проводила их взглядом, пока за деревьями не скрылись, повздыхала, покрестилась, да и пошла дальше полоть, что ж теперь…

Часу не прошло, как от плетня раздался знакомый скрипучий голос:

– Не устала, Матвеевна? А я устал с дороги. Не вынесешь водицы? А то и побеседуем, и ты отдохнешь?

– О, дедка, опять ты? А где эти гуси-лебеди, что дорогу тебе показывать пошли?

– Да уж, лебеди. Шантрапа, одним словом. Не знают они никакой дороги, а бутылку им все равно подавай! Я уж их обложил, извиняюсь, по матери.

– А они?

– А что они – так и ушли не солоно хлебавши, я им не винный магазин. – Матвеевна внимательно посмотрела на старика, но взгляд его был так по-детски наивен и радостен, что Матвеевна дальше выпытывать не решилась.

– Ну, проходи, отдохнешь с дороги, я обед разогрею, да огурчиков покрошу.

– Храни тебя Господь, добрая душа! С радостью.

– Пьешь?

– Куда там, в мои-то годы! Но иной раз с рюмочкою слажу, когда в праздник.

Ох, озорной ты дедка, как я погляжу. Мой тоже ухарем жил, бывало, брагу как ни спрячу – все равно отыщет. Теперь там лежит, – она махнула рукой, – меня дожидается…

Выпили по рюмочке, дед расхрабрился и на вторую, а потом – все, прикрыл ладонью.

… Так ты, Алена, на мои годы не смотри. Голова есть, руки есть – я и мотор переберу, без проблем, и крупорушку починю. Не бойся, нахлебником не буду. И деньги имеются, на жизнь да на похороны – хватит. Оллы заглядывают?

– Лет двадцать, как не видела, что им здесь? А как нечисть вывести, да уголовных преступников – им и дела нету. Сам – колдуешь?

– Нет. Магию чую, а пользоваться не умею. И без волшбы проживем. Что же касаемо нечисти, да нежити, я их под корень выведу, будь спок.

– Ладно, дедка Иван Петрович, развоевался, ложись-ка спать. Я тебе отдельно постелю.

Старику не спалось в первую ночь, так и пролежал до утра с открытыми глазами. Матвеевна ушла в деревню за покупками, а он побродил по дому, нашел кучу старых книжек, выбрал одну, с голыми тетками, загорелся, было читать, все вроде как прислушивался к себе, читая, потом досадливо сплюнул и бросил книжицу обратно в кучу…

Пять лет пролетели как сон, счастливо и без памяти. Дед полюбил и огород, и колодец во дворе, и первые заморозки, да и с Матвеевной они прожили душа в душу.

Только вот, на днях, вышла она картофель окучивать, да и ткнулась лицом вниз. Семьдесят лет не знала усталости и хвори, а померла – и сама не заметила.

На самом краю заброшенного деревенского кладбища, под старой березой, пахла свежей землей новая могилка. Высокий костистый старик, лысый, с белоснежной бородищей по самую грудь, стоял, опираясь на заступ, глядел на холмик, покрытый дерном, и думал свою думу. Уже два часа стоял он так, почти не шевелясь, и примерно с полчаса, как на него смотрели чужие глаза.

– Эй, старик! Аура у тебя порченая. Хватит горевать, пора ответ держать. Эй!..

Старик словно и не слышал характерного выговора оллов. Было их трое, поисковиков-оперативников. По ориентировке искали они опасного преступника из землян, этот вроде подходил по приметам и энергетическому профилю. Не до вечера же здесь кричать, старика надо упаковать и везти в Брянск, в областное управление, кому надо – разберутся. Подошли, как положено, уступом: один впереди, двое чуть сзади сбоку на подстраховке, с жезлами наготове. Мало ли, что дряхлый, а порядок – обязателен на все случаи.

Старик одной рукой выдернул из земли заступ и, не глядя, метнул его под левую руку. Один из страхующих, тот что стоял левее, был убит на месте: штык лопаты почти снес ему полголовы. Дед упал на бок и перекатился под ноги впереди стоящему. Второй страхующий должен был зафиксировать фигуранта автозаклинанием, но он уже лежал глазами к небу и с ножом в горле. Первый, тот, кто окликнул старика, был опытен и умел, он успел направить на старика жезл и нажать на спуск. Но старик, вместо того чтобы обмякнуть безвольной куклой, в положении лежа протянул корявую клешню и вцепился оллу в причинное место. Через пяток секунд истошный крик сменился прежней кладбищенской тишиной, а дед уже кряхтел, подымаясь с четверенек на ноги. Заклинание сходило медленно, его поташнивало. Матвеевну будут зомбить, такова ей судьба – нежитью поддопросной коротко побыть, но тут уж – некогда ее выручать. Пока откопаешь да сожжешь – остальные набегут.

Старик знал, что ментальный сигнал уже пришел куда надо, а значит – время драпать. Он поспешил в избу, вскинул на спину всегда уложенный к походу рюкзак, на плечо – винтовку с оптикой, подхватил клюку с серебряным, под сталь отделанным, оковом, и потешным стариковским скоком припустил в сторону гиблых лесов, где оллам все еще не было вольготно. Он торопился, понимая опасность, но и ему не был ведом масштаб начатой облавы.

То, что именно эти трое наскочили на него – было случайностью, но не встретить никого из поисковых – это было бы уже совсем малой вероятностью. Лара все эти годы просеивала информацию сквозь мельчайшее ситечко и уверенно обозначила четыре десятка наиболее перспективных, в смысле поиска, квадратов, пятьдесят на пятьдесят километров каждый. Свыше полутора тысяч лучших оперативников Империи, вот уже третий год, лично и через осведомителей, прочесывали назначенные места. Окрестности Брянской губернии были одним из этих мест. Как только сигнал бедствия достиг управления, глава брянской бригады послал ментальную депешу в столицу, а сам, во главе шестидесяти оллов, мастеров магического и рукопашного боя, помчался на перехват.