Юрий Циммерман - Серебро далёкого Севера [СИ] Страница 15

Спустя некоторое время давешний офицер вернулся на улицу, махнул рукой, и кареглазого незнакомца поволокли к боковой двери, ведущей в подвал — стало быть, в личную тюрьму Его Высочества для особо важных государственных преступников. Посланная чуть позже за уточнениями служанка подтвердила Тациане, что так оно и есть.

День во дворце двигался своим чередом. Княгиня неторопливо подождала, пока прислужницы расчешут ей волосы, сделают массаж и маску на лице, а потом помогут одеться и накроют завтрак. Навестила дочку и поиграла с ней полчаса в куклы и кубики. Затем продиктовала несколько писем, выпила чашку кофию, одновременно слушая наигрыши арфистки… Но все эти часы лицо утреннего незнакомца стояло у нее перед глазами, не отпуская. И чуть после полудня она в непарадном, но подчеркнуто элегантном платье подошла к кабинету в «мужской» половине дворца, где, как пояснил ей старший камердинер, сейчас находился ее муж.

— Доброе утро, дорогая! Могу я осведомиться, что привело к нам нашу дражайшую супругу в столь неурочный час? — спросил Ренне, поднимая голову от бумаг.

— Неодолимые слабости женской натуры, Сир. Слабости женской натуры, имя которым — сострадание и милосердие. Сегодня рано утром я наблюдала во дворе странную картину… И странного человека…

— Вот как… И что же?

— Мне почему-то сталь жаль этого несчастного, и я хотела бы попросить вас о справедливом рассмотрении его дела. А также о снисхождении к нему, если он действительно окажется преступником.

— Даже так? Ну что же, могу вас обрадовать, дорогая. Он получит от нас и справедливость, и снисхождение — причем в размерах, которые превзойдут самые смелые ожидания. Не далее как завтра ваш протеже обретет не только свободу, но также богатство и власть. Не исключаю даже, что он станет третьим или четвертым лицом в Энграме по степени своего могущества. Но случится это только завтра, а сегодняшнюю ночь ему суждено провести в сыром подвале, на каменном полу.

— Будет ли мне дозволено, в таком случае, сегодня хотя бы несколько облегчить его страдания?

— О да, вполне. Разумеется, в пределах, не наносящих ущерба чести Вашего Высочества.

— Еще раз благодарю вас, мой супруг и повелитель, — произнесла Тациана предписанную этикетом ритуальную фразу и склонилась в поклоне, прежде чем покинуть кабинет.

Можно предположить, что у великого князя и его супруги были несколько разные представления о чести, ибо когда спустя два часа Тациана подошла к решетчатой железной двери каземата, держа в руках небольшую плетеную корзинку с мазями и притираниями, ее волосы были распущены, а одеяние — ровная простая рубаха из небеленого полотна длиною до пола — более пристало крестьянской девке, нежели коронованной особе. И дежурный камер-юнкер, отпирая тюремный засов, уже предвкушал, как он будет рассказывать друзьям за пивом, в каком небывалом виде довелось ему сегодня лицезреть Ее Высочество. Но Тациане это было безразлично: ею двигал вещий сон. Сон, и еще робкая, едва ощутимая надежда, в сути которой она боялась признаться даже самой себе.

Юрай лежал плашмя на охапке соломы, небрежно брошенной на каменный пол его тюрьмы. Истерзанная спина надсадно болела и сочилась сукровицей, но еще страшнее была необъяснимость всего того, что с ним произошло. Скажите, что же это такое — во имя двух богов — происходит в мире, где его, Юрая, не нажившего за себе за восемь лет в Медвежьем Углу ни одного мало-мальского врага, в одно прекрасное утро без малейших объяснений вытаскивают из собственной кровати, разбивая в кровь лицо, и закованным в кандалы протаскивают через весь город? Где ему, знахарю и алхимику, единственно лишь облегчающему мирские страдания и врачующему болезни, сдирают плетьми кожу со спины, прежде чем швырнуть на холодные камни в подвале княжеского замка? И почему, за что? Но на все его мольбы и вопросы у тюремщиков и палачей был один ответ: «Высочайшая воля».

За спиной снова заскрежетал засов. Один раз стражник уже заходил, принес оловянную миску с баландой. У Юрая не было сил есть, и нетронутая миска до сих пор стояла в углу его камеры. Узник вообще не имел никакого желания шевелиться, но последовал пинок сапогом, и грубоватый голос произнес:

— Подымайся, приятель — к тебе гости!

С трудом приподняв лицо, Юрай различил за спиной стражника женскую фигуру в сероватом одеянии. Потом тюремщик посторонился и вышел, оставив их с женщиной наедине.

— Прошу, не вставай! — она присела на корточки и начала смывать с его лица запекшуюся кровь, осторожно размачивая темно-красную корку прикосновениями мокрой тряпицы. Потом, подсушив лицо сухим полотенцем, стала обрабатывать ссадины какой-то мазью. В первый момент мазь пощипывала, но потом сразу же приходило облегчение. Юрай сам был знахарем, по запаху и консистенции он сразу определил: средство было очень действенным и очень дорогим. И потом, ее пальцы! Пальцы незнакомки были тонкими и чувствительными, а прикосновения — мягкими, аккуратными, уверенными и очень точными. О да, это была целительница высокого класса. К тому же незадачливого алхимика никак не оставляло ощущение, что женщина все время изучает его — прикосновением рук, осторожными касаниями, своим безотрывным взглядом…

Теперь у него тоже была возможность разглядеть ее повнимательнее. Его незнакомка была светловолосой и голубоглазой, с тонкими чертами лица и чуть островатым носом. В какой-то момент она улыбнулась, и он поразился, насколько это была добрая улыбка, насколько белы ее зубы…

— А теперь повернись! — Ее голос оказался одновременно нежным и печальным, чем-то напоминая звон колокольчиков.

Юрай послушно повернулся и почувствовал прикосновения ее пальцев, втирающих мазь в израненную спину. Боль сразу притихла, отпустила. Поняв, что незнакомка уже закончила свои процедуры, он одним рывком вскочил на ноги.

— Кто ты, госпожа? У тебя одежда простолюдинки и кожа богатой дамы, руки целительницы и взгляд матери. Тебя прислали из города, или ты служишь здесь, во дворце? Умоляю, ответь: кто ты и зачем облегчаешь те страдания, на которые облек меня необъяснимый каприз Его Высочества?

Ее взгляд был бесстрастным, почти омертвелым.

— Кто я? Несчастнейшая из смертных. Плохая жена, безутешная мать и, наверное, просто женщина.

Потом по ее лицу пробежала неуловимая тень, и оно преобразилось до неузнаваемости, в единое мгновение став резким и надменным.

— Но ты поинтересовался, служу ли я во дворце. Вынуждена тебя разочаровать — не служу. Напротив, в этом дворце служат мне. Ты, незнакомец, стоишь перед Тацианой, великой герцогиней Энграмской. Так что тебе соизволяется считать все произошедшее еще одним необъяснимым капризом, на сей раз — Ее Высочества.