Юлия Латынина - Повесть о государыне Касии Страница 15

Государыня сидела во главе стола. Ее блестящие черные волосы были заплетены в косу и укреплены на голове двумя парными заколками, самцом и самочкой, ее длинные пальцы были белее шерсти ягненка, и плечи ее просвечивали под мерцающим слоем кружев, как копья врагов, сидящих в засаде, просвечивают в горах сквозь резную листву. Если бы сестра Идасси надела такой открытый наряд, Идасси убил бы ее собственными руками.

Высшие чиновники шутили, изощряясь перед государыней в остроумии, блестящие слова так и сыпались из их уст. Потом затеяли играть в жмурки, а уморившись, сели сочинять стихи. Государыня, смеясь, предупредила Идасси:

– Господин Идасси! На наших вечерах такое правило: кто дуется на других или злословит вслух, платит золотой штраф. А то, право, должно же быть хоть одно местечко в мире, где люди не злословят друг о друге! Если послушать всех моих чиновников, так каждому надо было бы отрубить голову.

У Идасси не было денег, и он не стал дуться.

Впрочем, он скоро и сам развеселился, как ребенок.

Когда играли в фанты, он вытащил фант с золотым колечком. Это давало право поцеловать государыню. А потом он вытащил желтый фант, и ему пришлось целоваться с Рушем.

Всех остроумней был, однако, не Руш и не молодой казначей Ишнайя, а настоятель Даттам. Это был человек лет сорока, немного располневший, с тяжелым, но красивым лицом, с желтыми глазами и волосами в золотой сетке. У него были золотые глаза чистокровного вейца, но в повадках его было что-то варварское, господское. На нем было длинное мирское платье, затканное цветами и травами, хотя он единственный среди присутствующих был не чиновником, а монахом. Даттам умел читать по звездам и сажать души людей в серебряный кувшин. Если кто-то навел порчу на Идасси, то это сделал именно Даттам, и поэтому Идасси внимательно присматривался к колдуну.

После часа Петуха государыня объявила, что устала, и удалилась в свои покои. Гости начали расходиться. Даттам взял Идасси под руку, и они вместе сошли в темный предрассветный сад, к пруду, на котором, обманутая пылающими факелами, растерянно покачивалась проснувшаяся утка.

– А признайтесь, – прошептал колдун на ухо Идасси, – у вас был весьма ошеломленный вид, когда вы увидели, что государыня – не одна…

Идасси в бешенстве оттолкнул колдуна так, что Даттам, взмахнув руками, полетел в пруд, – и убежал. Утка в пруду в панике заплескала крыльями и полетела на берег. Идасси стрелой пронесся мимо храма Девяти Зернышек, скатился вниз с радужного холма, перебежал вброд через тускло блестящий ручей, и, тяжело дыша, взбежал на холм Белого Бужвы, где стоял лицей. Он вскарабкался на старый ясень, пролез по суку, нависающему над окнами второго этажа, и скатился в свою комнату: так он обычно входил и выходил из лицея ночью. Волосы его были мокры от предутренней росы, в глазах стояли слезы.

Идасси был взбешен. Его обманули. Кто? Женщина! Его позвали «на ночь», и заставили играть в жмурки и сочинять стихи! Как они все, должно быть, смеялись! Наверняка они видели записку, а то и сочиняли вместе!

Маленький варвар даже ни на миг не задумался, что в ойкумене обитает пятьдесят миллионов человек, и из них полтора миллиона живет в столице, и из этих полутора миллионов только восемь человек сидели вчера за столом государыни; что трое из этих восьми были министры, один – государственный казначей, один – настоятель самого могущественного храма империи, остальные – высшие чиновники, а Идасси – недоучившийся студент. И, скажем, чтобы добиться аудиенции у розового, похожего на поросенка, казначея Ишнайи, который так смешно запутался в плаще Идасси, когда играли в жмурки, – ему бы только слугам Ишнайи пришлось бы заплатить тридцать «желтеньких». Он не вспомнил, что доселе видел этих людей только так: они стояли в расшитых одеждах на верхних ступенях храмов, а он, толкаясь и хрипя, глядел на них из потной толпы; что ни один из его товарищей и во сне не мог подумать о такой чести: ужинать и сочинять стихи с ближайшими людьми государыни Касии. Все это не значило ничего.

Женщина пригласила его провести с ней ночь, и заставила его подбирать рифмы и гоняться за толстобрюхим Ишнайей.

Идасси проспал половинку стражи, как убитый, а в час Росы зазвенела серебряная рыба, подвешенная у входа в спальные павильоны лицеистов, – юношей скликали на экзамены.

Сначала их всех рассадили за столики и велели писать сочинение на тему «Благонравие по отношению к отечеству», а через два часа собрали написанное и объявили об устном продолжении экзамена.

Через час Идасси взошел отвечать в Ландышевую залу. На алтаре, в серебряной миске, плавали свежие листья, на круглом возвышении сидело трое экзаменаторов. Идасси поднял голову и обомлел: экзаменатор, сидевший посередине, был колдун Даттам. На этот раз он был не в светском платье, а одеянии монаха-шакуника: в длинном зеленом паллии, затканном цветами и травами, и с тяжелой золотой цепью на шее. Лицо его было холодное и свежее, под глазами, – ни единой черной точки, словно он и не веселился всю ночь. «А что ему, колдуну, сделается, – подумал Идасси, – залез куда-нибудь на седьмое небо, сделал из двух часов два дня и отоспался».

Ах, зачем Идасси вчера сказал, что опоздал, уча уроки! Ну, а что будет, если он не выкажет свои знания? И зачем, ох, зачем он столкнул Даттама в пруд? Мало ему врага в лице главного чиновника империи, – так нет, он нажил себе еще врага в лице ее главного колдуна!

Служка в коричневом плаще протянул Идасси медный кувшин, Идасси запустил руку, вынул билет, развернул: первый вопрос был о книге «Сад рассуждений», а второй, как назло, – о ламасском указе государя Иршахчана, указе о колдовстве.

Идасси быстро управился с первым вопросом, а на второй усмехнулся, поглядел колдуну в глаза и начал:

– В Ламассом указе государя Иршахчана сказано: «Существует белое колдовство и черное колдовство. Белым колдовством занимаются звездочеты и гадальщики, приписанные к городским цехам и получившие от государства необходимое одобрение для спрашиваемой с них службы. Все же прочие виды колдовства – черное колдовство. Этого колдовства, с одной стороны, нет, а, с другой стороны, если бы оно и было, все равно это было бы нежелательно.

Существует четыре вида черного колдовства:

Первое – это деревенское колдовство, когда, если умер человек или корова, крестьяне обращаются не к властям, а к колдуну. Тогда колдун гадает на пластинах или овечьем роге или же привязывает к рогам быка клок сена и гонит его, пока бык рогом не упрется в дом виновника. Такие вещи недопустимы, ибо при этом из-за невежества народа гибнут невинные люди и вдобавок нарушается монополия государства на суд и казнь.