Михаил Бобров - Висенна. Времена надежды Страница 154

— Князь готовит удар на Тракт…

Великий Маг опустил свиток на стол. Прошелся к верстаку и обратно, по щиколотку утопая в золотистых пахучих стружках. Лучший предсказатель Леса — ежик Дилин — погружался в деревянное море по пояс. Чтобы ходить в мастерской, ему приходилось грести обеими руками, точь-в-точь как плыть.

— Стружек — немеряно, — вздохнул старый Сеговит, начальствующий над изготовлением приборов, магических и чертежных инструментов. — Матрасы набиваем. Придумай, что с ними делать — озолотимся.

Великий Маг Огня — Скорастадир — нетерпливо стряхнул вездесущие желтые кудряшки с алой мантии:

— По времени как-то уж очень точно с Болотным Королем совпало, не находишь? Те с севера, а Владыка Грязи с юга, от болот на запад. По карте — налево и вверх. Точно к Излучине выйдет. Пустоземье мог Князю обещать за помощь. А ГадГород просто под руку попался…

Сеговит переступил по желтому ковру:

— Знаешь, я думаю вот… Мы, маги, живем долго. Судя по нашим архивам и записям, Владыка Грязи вовсе бессмертен.

— И что же?

— Да что! — всплеснул обеими руками дед, — И не тошнит же его, сволочь туманную, воевать и воевать и воевать! За то время, что он живет, на наших северных окраинах Финтьенская империя успела родиться, прославиться, сгнить и рассыпаться; от нее одна столица осталась. Княжество поднялось из деревушки в предгорьях. ГадГород из кучки хаток на болоте до купеческой столицы разросся. А эта сволочь знай себе зверье плодит да к нам тучами выгоняет — вот и вся его жизнь, на что потрачена?

Скорастадир фыркнул, выругался и ушел. За ним из мастерской выбрался ворчащий Сеговит. Дилину наскучило плавать в стружках, и он поднял себя заклинанием — солнечные барашки шлейфом посыпались с серых иголок.

— У Скора теперь жена, — Доврефьель забрал ухоженную бороду в горсть. — У Сеговита его железки. Вот скажи, Дилин: зачем отмерять такие маленькие промежутки времени, что ты их даже заметить не успеваешь? Для чего их считать? Сеговит все над часами бьется, чтоб совсем мелкие части дня отсчитывали… Слушать невозможно: так-так-так-так… и так все время, представляешь?!

Дилин хмыкнул. Полетал туда-сюда, лавируя между лучей утренного солнца, и стараясь не поворачиваться лицом к слепяще-белым окнам. Со вздохом сожаления убрал левитацию и мячиком шлепнулся на пустой верстак. Поднял на старого волшебника грустную мордочку:

— Владыка Грязи начнет не раньше весны. Я видел! Который раз под Золотой Ветер кошмары снятся…

Доврефьель зевнул:

— Опять подняли ни свет, ни заря, ур-роды. Знаешь, я почти добил ту задачу с сетью. Там, если твоим языком записать, всего два преобразования в основе. И получается точно, как я хотел. С ооодного… ух, чуть челюсть не свернул… края Леса можешь увидеть, что творится на другом.

— Только для этого надо магов по Башням держать, а наши в Школах все… — ежик зевнул следом. — Лет через двадцать, как навыучим, станет проще.

— Хрена тебе лысого и квадратного… — Доврефьель уселся на верстак. — Письмо видишь? Мир кончается. Долгий мир был, не пожалуешься. Пять по восемь лет без единой войны… И теперь вот. Не иначе, Болотный Король нашел проход через горы на восток. Откуда-то же взялся в ватаге красноглазый атаман. Да еще вышколенный драться чуть не лучше самого Лотана?

— Я спать хочу, — зевнул еще раз Дилин, — А не судьбы мира распутывать.

Доврефьель молча-издевательски поднял одну бровь. Ежик печально кивнул:

— Ну да, конечно, ты прав. Как засну, мне точно про судьбу мира и приснится… Красное все такое и с брызгами, как тот фонтан, что у нас на площади сделали. Слушай, мы же у Спарка тогда так и не спросили: а что, у них фонтаны и зимой работают? Или их… ну, замерзают, и они так стоят ледяными цветами до тепла? Красиво, должно быть!

Великий Маг покачал головой:

— Напиши ему письмо. К счастью, в его краях Башни и Сеть содержатся в исправности. Письмо вчера на закате отправлено, а получил его я около полуночи… — слез с верстака и еще раз зевнул. Добавил:

— А раз в исправности, то и войско мы поднимем там за день… ну, за два.

Ежик опустил голову:

— Я, сдается, понял, что ты задумал: напасть на ГадГород, пока Болотный Король чешется. А Князю нас в хороших стенах не взять. Они не соединятся… Кого ты хочешь в ЛаакХаар с посольством отправить? Людей надо, там нас не принимают.

Ректор Магистерии направился к выходу:

— О посольстве завтра буду думать, когда высплюсь. Посольство надо на свежую голову и по очень хорошему размышлению подбирать. Это тебе не армия!

Армию Леса наместник знал очень хорошо. Во-первых, за время обучения он стажировался в гарнизоне Берега Сосен — вперемежку с походами на ладьях Морской Школы. А во-вторых — и, пожалуй, в главных, — Лес-то и начался именно с остатков имперской армии. С той ее части, где готовили отряды боевых зверей. После первой горячей войны, которая превратила восток в пепельные пустыни, связь с метрополией прервалась. Биостанции оказались заброшены. Зверей, которых до того учили и лечили — где успели выпустить из клеток и со слезами отправили на вольное житье; а где попросту расстреляли… Что, конечно же, не понравилось выжившим.

И получился дикий слоеный пирог из людей, сохранивших оружие и знания; зверей, получивших свободу и толком не умеющих ей пользоваться; просто диких зверей, которых тогда в Лесу и окрестных землях было не в пример больше; наконец, мутантов, добравшихся до этих земель в промежутке между первой горячей войной и «черной смертью» — второй цепочкой войн, в которых и догорела Империя. После этого из-за восточных гор приходили раз в сто лет. Как учитель Стурон в Школе Левобережья. Или как та красноглазая сволочь, перерубившая Ратину два ребра…

Население Леса никогда не забывало, каким концом копье втыкается. Соседи его тоже выросли не в парнике между огурцами и дынями. Так что ожиреть на покое и позабыть о чистке оружия Лесу никто не позволил. Вот и вышло, что для подъема ополчения в любом краю необъятного и малонаселенного Леса, достаточно было проплыть в небесах грифону с бочкой горящей смолы. Видно отовсюду; а двигаться надо туда, куда летит небожитель.

Совсем скоро — буквально за одну ночь — под рукой Опоясанного сошлись сто восьмерок медведей всех мастей и размеров, двадцать восьмерок чьелано: пестрых, золотых, белых и угольно-черных. Волки считались не восьмерками, а десятками. Боевой порядок десятки строился на двух четверках, отвлекающей и нападающей. А еще два волка оставались в резерве. Чаще всего это были самый опытный и самый молодой… Только раз Спарк видел правильную атаку волчьей лавины. Сотня или две серых зверей накатываются на строй мерной рысью, потом берут разгон — кажется, даже лениво переваливаясь с боку на бок; вдруг спохватываешься: да они ведь уже летят! Летят плотно, сбившись в мощный серый клин… а по спинам бегущих разгоняется лучшая — самая легкая, быстрая и свирепая десятка. И, когда щитоносцы умело склоняют длинные копья, эта самая десятка вдруг делает прыжок — из-за удвоенной скорости разбега, неимоверно длинный — легко перелетая закованные и оскаленные сталью первые ряды фаланги, нацеливаясь под знамя. Обрушивается на головы в середине строя, калеча руки, перехватывая сухожилия, полосуя направо и налево шипами боевых ошейников. Мгновение — и в стене щитов распахивается прогрызенная со спины брешь. В нее-то и бьет серый клин; и спасти от этого могут лишь стрелки, да не десяток, не два — а только сплошная завеса, залпы в упор, сотня на сотню. Но и тогда волки не отменяют атаки, не сдерживают разбега: врезаются прибойной волной, мечтая не уцелеть, а убить. И вот ради этого ощущения: когда земля дрожит под ногами, когда слитное движение увлекает за собой, и нечувствительно забываешь собственную трусость — ради одного этого чувства, и даже его бледного отблеска многие неглупые люди соглашаются надевать форму и выделывать нудные кунштюки на плацу с оружием…