Дэвид Геммел - Друсс-Легенда. Легенда. Легенда о Побратиме Смерти Страница 159

— Есть здесь и другая сторона, — сказал Рек, — не менее важная. Рано или поздно нас оттеснят со стены, и наши потери, несмотря на все огненные канавы, будут огромны. Если же мы отступим ночью, то спасем немало жизней.

— Не будем также забывать о настроении войск, — добавил Хогун. — Потеря первой стены дурно скажется на Дросе. Но если мы представим это как заранее обдуманное отступление, то обратим ситуацию себе на пользу.

— А вы что скажете, Оррин? — спросил Рек.

— В нашем распоряжении около пяти часов. Давайте начнем.

— А ты? — напоследок обратился Рек к Друссу.

— Дело хорошее, — пожал тот плечами.

— Значит, решено, — сказал Рек. — Я оставляю вас — начинайте отступление. Я должен встретиться с городским советом.

Всю ночь продолжалось тихое отступление. Раненых переносили на носилках, лекарские снадобья везли на тачках, пожитки торопливо укладывались в котомки. Самых тяжелых давно уже переправили в госпиталь Музифа, а Эльдибарскими казармами почти не пользовались с начала осады.

При первом проблеске рассвета последний солдат прошел в калитку Музифа и поднялся по длинной винтовой лестнице на стену. Ко входу стали катить камни и таскать щебенку. Люди работали в поте лица, а небо между тем становилось все светлее. Наконец камень засыпали известью, плотно утрамбовав ее в провалах, и залили сверху водой.

— День пройдет, — сказал Марик-Строитель, — и эта кладка станет незыблемой.

— Ничего незыблемого в природе нет, — ответил его товарищ. — Но им понадобятся недели, чтобы проломить ее, — ну а тогда будем держать оборону у лестниц.

— Так ли, эдак ли, я этого уже не увижу, — сказал Марик. — Нынче я ухожу.

— Что-то ты рано. Мы с Мариссой тоже собрались уходить, но не раньше, чем падет четвертая стена.

— Первая, четвертая, какая разница? Я намерен убраться подальше от этой войны. Вентрии нужны строители — а их армия достаточно сильна, чтобы сдерживать надиров еще долгие годы.

— Возможно — но я еще погожу.

— Смотри не перегоди, дружище.

В замке Рек лежал, глядя в резной потолок. Постель была удобна, и обнаженная Вирэ прижималась к нему, положив голову ему на плечо. Совещание закончилось два часа назад, но он так и не уснул. В голове теснились планы, возможные ответные ходы и бесчисленные трудности осажденного города. Дебаты имели желчный характер, и уломать каждого из сановников было все равно что продеть нитку в иголку под водой. Горожане держались единого мнения: Дельнох должен сдаться.

Только краснолицый лентриец Мальфар поддерживал Река. Шинелл, эта масленая гадюка, предложил лично возглавить депутацию к Ульрику. Что до Берика, он чувствует себя обманутым судьбой: как же, его предки веками правили Дельнохом, ему же выпало родиться вторым сыном. Горечь переполняет его. Законник Бакда говорил мало, но ядовито: вы, мол, хотите вычерпать море худым ведром.

Рек едва сдерживал себя. Вышел ли хоть один из них на стену с мечом в руках? Хореб верно сказал о таких, как они: «Во всякой похлебке накипь всегда наверху плавает».

Он поблагодарил их за совет и согласился встретиться снова через пять дней, чтобы дать ответ на их предложение.

Вирэ пошевелилась и сдвинула покрывало, обнажив округлую грудь. Рек улыбнулся и впервые за много дней отвлекся мыслями от войны.

Лучник и тысяча его стрелков стояли на Эльдибаре, наблюдая за надирами. Стрелы уже лежали на тетивах, шапки сидели набекрень, чтобы заслонить правый глаз от встающего солнца.

Орда с исполненным ненависти воплем двинулась на приступ.

Лучник ждал, облизывая сухие губы.

— Огонь! — вскричал он наконец, плавно отведя тетиву к правой щеке. Стрела вылетела разом с тысячью других и затерялась в клубящемся толпище у стены. Снова и снова стреляли лучники, пока их колчаны не опустели. Наконец Каэсса вскочила на парапет и пустила последнюю стрелу в надира, приставлявшего лестницу к стене. Древко вошло ему в плечо, пробило кожаный нагрудник, пронзило легкое и застряло в животе. Он упал, не издав ни звука.

О стену заскрежетали крючья.

— Все назад! — крикнул Лучник и побежал по открытой полосе, через мостки и канавки с промасленной стружкой. С Музифа спустили веревки, и лучники быстро взобрались по ним вверх. Позади них на Эльдибар ступили первые надиры. Некоторое время они бестолково метались, пока не заметили лучников, карабкающихся на вторую стену. Через несколько минут на Эльдибаре собралось несколько тысяч воинов — они перетащили лестницы через стену и двинулись к Музифу. И тогда в политый маслом сушняк полетели огненные стрелы. Из канав сразу повалил густой дым, а за ним взвилось пламя вдвое выше человеческого роста.

Надиры отошли, и дренаи возликовали.

Огонь бушевал около часа, и четыре тысячи человек на Музифе смогли отдохнуть. Одни лежали на траве, другие разбрелись по трем столовым на второй завтрак. Многие сидели в тени стенных башен.

Друсс прохаживался среди солдат, отпуская шуточки, принимая ломоть черного хлеба от одного, померанец от другого. Рек и Вирэ сидели одни у восточного края, и он направился к ним.

— Пока все идет хорошо! — сказал он, опустив свое грузное тело на траву. — Они не знают, что делать дальше. Им приказано было взять стену — а это они уже выполнили.

— И что же теперь, как по-твоему? — спросил Рек.

— Сам старый черт. Он придет, чтобы поговорить.

— Мне сойти к нему?

— Лучше я сойду. Надиры меня знают. У них свои легенды о Побратиме Смерти. Они верят, что я древний бог смерти, сошедший на землю.

— И они не так уж заблуждаются? — улыбнулся Рек.

— Может, и нет. Но я никогда не хотел быть таким. Все, чего я хотел, — это вернуть свою жену. Если бы работорговцы не увезли ее, я стал бы крестьянином. Я в этом уверен — хотя Ровена всегда сомневалась. Временами я очень недоволен собой.

— Прости, Друсс, я просто пошутил. В моих глазах ты совсем не похож на бога смерти. Ты человек и воин — и прежде всего человек.

— Дело не в тебе, парень. Твои слова — лишь эхо того, что я чувствую сам. Скоро я умру… Здесь, в этим Дросе. А чего я достиг в своей жизни? Нет у меня ни сынов, ни дочерей. И родных никого не осталось. Только немногие друзья. Люди скажут: «Здесь лежит Друсс. Он убил многих и не родил никого».

— Люди скажут не только это, — вмешалась Вирэ. — Они скажут: «Здесь лежит Друсс-Легенда. Он никогда не был подлым, мелочным или излишне жестоким. Вот человек, который никогда не сдавался, никогда не изменял своим убеждениям, никогда не предавал друзей, никогда не обижал женщин и никогда не использовал свою силу против слабых». Люди скажут: «У него не было сыновей, но многие матери засыпали спокойнее рядом со своими детьми, зная, что Друсс сражается за дренаев». Много разного скажут о тебе, седобородый. Много поколений будут повторять эти речи, и недостаточно сильные мужчины будут черпать в них силу.