Исповедь палача (СИ) - Меркушев Арсений Викторович Страница 16

Да, сейчас они были изрядно побиты молью и устарели, но сами идеи, подходы, новаторские предложения могли быть бесценны.

Порою случали и курьезы, когда русскоязычные аналитики встречали свои работы, написанные ими лет 10 или 20 назад.

Очень часто на папку вместо «Hot», «Gelt» или «DK» ставиться клеймо „2h” — сокращенное от „half to half”, что на сленге исследователей значило — ни то, ни се.

Потом „2h” рассматривали повторно, и, как правило, после более внимательного анализа, папка „2h” становилась дохлой коровой, хотя бывали и исключения.

Но иногда специалисты анализировавшие папки «2h» затруднялись с оценкой, — такой неоднозначной была работа, труд или патент.

И тогда на папку ставился знак вопроса «?», и их откладывали на-потом.

За несколько лет работы проекта «Жатва» таких папок со знаком «?» накопилось немало и с этим нужно было что то делать.

Можно было конечно всем присвоить статус «дохлой коровы», но это грозило неприятностями, если подобная халатность вскроется. И потому Иоганн Мюллер, как истинный бюрократ, решил переложить ответственность со своих плеч на экспертов.

Но что делать, если существующая группа экспертов не может дать ответа? — Значит надо ее расширить. Что и было сделано. На короткий срок были привлечено еще несколько высоколобых умников, и работа вновь закипела.

За считанную неделю большинство папок сменило знак вопроса на дохлую корову, еще пара получили статус «Hot», или «Gelt».

Но был еще один кейс. Квалификации имевшихся специалистов не хватало, что бы дать ему грамотную экспертную оценку, и группа была на короткое время расширена — два физика из Принстоновского университета должны были дать заключение по содержимому.

К удивлению Мюллера специалисты не сподобились на вразумительный ответ, а попросили более квалифицированного переводчика, и времени, и помощи других коллег и экспертов.

А еще через несколько дней к знакам «Hot», «Gelt», «DK» и «?” — добавился еще один — больший восклицательный знак, пока что в единственном числе.

Тогда же первый раз и было произнесено имя „Маэстро”.

Интересы исследователя и, скажем так, конечного потребителя — очень различны. Если конечный потребитель довольствуется готовым E=MC2, то для специалиста не менее важно доказательство — почему так, а не иначе.

Но для подлинного человека науки, настоящего ученого, важен не только результат, вернее тропинка — доказательство проложенная в густом лесу поисков, ошибок, ложных допущений и предположений.

Для ученого — этот лес тоже очень важен, — он дает возможность не тратить время и сил там, где коллега уже успел поработать.

У группы, получившей рабочее название „Наследие маэстро” были выводы Штепке, были обоснованные доводы и расчеты, но не было его архива. Но это вовсе не значило, что его не могло быть вообще.

Да, маэстро покинул этот мир несколько десятков лет назад, да, у него были родственники возможно уже несколько раз сменившие место жительства и выбрасывающие ненужный с их точки зрения хлам…

Иоганн Мюллер был бюрократом и чиновником, что вовсе не есть синоним слов дурак и ретроград, как считают многие. А проект «Жатва» давала настолько хорошие результаты, что к мнению его руководителя стоило очень внимательно прислушаться. И его мнение о важности наследия маэстро было услышано и принято к сведению.

Это была обычная операция, не самая сложная, но достаточно деликатная. Агент вовсе не был негром на лыжах и в ушанке, сброшенным на парашюте прямо в центр Минска, а обычным уроженцем Гомеля, правда, уехавшим в США около 10 лет назад. — Местной агентуре столь деликатную операцию решили не доверять.

Молодой оболтус Ваня, приходившийся внуком тому, кого сейчас называли маэстро, был, несомненно, хитрым, ловким и сообразительным парнем двадцати трех лет. Но не очень умным. Такое бывает. Уже пару лет, сразу после окончания ВУЗа, он жил в этом доме — в их родовом гнезде. Мать же, отец и младший брат остались жить в квартире, которую им выделили еще лет десять назад.

Ну а Яков Самуилович, так звали его гостя, оказался вполне приятным в общении человеком. Он не отвечал вопросом на вопрос, не скрывал, что он ищет, и что ему нужно от Вани. А еще предлагал вполне реальные деньги. Такая простота и открытость были вовсе не экспромтом Якова Самуиловича, а результатом тщательной аналитики агента — у кого может быть то, что заказчик назвал наследием маэстро, и как с потенциальным наследником нужно вести дело.

А еще Яков Самуилович был не очень щедр. При бюджете операции в несколько тысяч долларов он предложил Ване за все бумаги деда, какие найдутся, всего пару десятков бумажек с портретом 7-го президента США Эндрю Джексона. Сделал он это вовсе не от скупости, а исходя из жизненного опыта. Большая сумма можете насторожить, внушить недоверие или опасение что или обманут вообще, или по окончании расчетов сделают что то нехорошее. Агент прекрасно понимал особенности мышления этих непуганых идиотов: предложи лаборанту вынести с завода чертеж в обмен за 1000 рублей, и можно быть уверенным, что объект разработки ломает в 1-й отдел писать закладную. Ну а вот если в теплой беседе попросить его за бутылку доброго коньяка и накинуть сверху еще рубликов 25, то с высокой степенью вероятности нужная схема будет вынесена из лаборатории.

Потому и предложил он такую смешную сумму в 400 долларов США за все бумаги „маэстро”, которые найдутся, вполне осознанно.

Даже сто долларов в январе 1992 г. на территории республики Беларусь были серьезными деньгами. За них, например, можно было купить около 2000 литров бензина или 300 бутылок водки.

Человек же имеющий в четыре раза больше американской валюты долларов мог позволить себе гораздо большее. Например, купить нормальную квартиру в пригороде Минска, и даже немного ее обставить.

Для молодого парня возможность сменить бабушкину халупа на свою и нормальную квартиру — была давней мечтой, и предложение, сделанное ему Яковом Самуиловичем было принято с восторгом.

30 серебряников, за которые Иуда продал Христа, на самом деле по ценам начала 1-го века, были солидной суммой. Их как раз хватало, чтобы купить участок земли и дом в городской черте Иерусалима.

Но Ваня учился не на историка, а на медика и цены начал 1-го века новой эры на территории риской Иудеи ему были неинтересны.

Важным было иное — Яков Самуилович вышел на него в очень удачный момент, когда он был тут один, а значит и отчитываться перед родней откуда появились у него эти самые 400 долларов было ненужно, равно как сообщать, что старый сундучок на чердаке с пожелтевшими от времени записями и тетрадями покойного деда — теперь стоит пустой. Тут он смог обхитрить и родителей, и брата со сводной сестрой, и даже Якова Самуиловича.

Да, Ваня был довольно хитрым и изворотливым молодым человеком. Но в поединке ума и хитрости, опыта и изворотливости, победа, как правило, остается за умом и опытом.

Возможно, узнай Ваня, что покупатель имел гораздо больше денег для выкупа архива, он бы разозлиться, решив, что посредник присвоил оставшуюся сумму себе. И был бы неправ. Яков Самуилович был не только умным, но еще и честным человеком. Честным — перед своими работодателями. А потому ни одного лишнего цента себе он не взял.

Ну а тот факт, что молодой человек согласился продать сундучок с бумагами деда сразу, не попытавшись связаться с родственниками, или хотя бы известить их, — многое говорило о его моральном облике и честности. Если он с ходу решил кинуть своих родственников, — так можно ли ему, Якову Самуиловичу, быть уверенным что честны и с ним? — Нет, конечно! Но в принципе это было не так уж и важно.

Когда несколько дней спустя после визита покупателя дедушкиной макулатуры в ворота его дома постучали, Ваня увидел молодую девушку с папкой в руках. Шел дождь, и летнее платье на ней было совсем мокрым и очень удачно облегало ее фигуру, а еще был вечер, и девушка выглядела очень растерянной. И она была очень красива.