Стефани Майер - Новолуние Страница 16

— Отмечают хорошую новость, — с горечью про изнес он.

Новость, как ни обманывай себя, была только одна. Да, все сходится…

— Каллены уехали… Как же я забыла: индейцам не нравится, что они живут в Ла-Пуш.

Квилеты верят в то, что «холодные», или кровопийцы, — исконные враги их племени, не меньше, чем в легенды о великом потопе и предков-оборотней. Обычные сказки, фольклор, однако некоторые относятся к этому серьезно, например старый друг отца Билли Блэк, хотя его собственный сын Джейкоб считает все это предрассудками. Билли велел мне держаться подальше от Калленов…

Имя всколыхнуло душу, и на поверхность стало подниматься нечто спрятанное глубоко внутри, о чем не хотелось даже думать.

Целую минуту мы молчали. Чернильное небо за окном стало кобальтовым: за дождевыми облаками занималась заря.

— Белла! — позвал Чарли.

Полная дурных предчувствий, я обернулась.

— Он бросил тебя в лесу?

Лучше ответить вопросом на вопрос.

— Откуда ты знал, где меня искать? — Я старательно пряталась от реальности, которая надвигалась, словно асфальтовый каток.

— Из твоей записки, — удивленно ответил папа, доставая из заднего кармана клочок бумаги, грязный и затертый, сотни раз перечитанный. Чарли протянул его, словно вещественное доказательство. Небрежный почерк удивительно похож на мой собственный.

«Ушла в лес с Эдвардом. Скоро буду. Б.».

— К ужину ты не вернулась, я стал звонить Калленам. Никто не отвечал, — тихо произнес Чарли. — Тогда я связался с госпиталем, и доктор Джеранди ответил, что Карлайл уехал.

— Куда они уехали? — спросила я.

— А Эдвард не сказал?

Внутренне съежившись, я покачала головой. Ну зачем папа назвал его по имени? Боль вырвалась наружу, налетела, ошеломила.

— Карлайлу предложили работу в крупной клинике Лос-Анджелеса. Думаю, хорошим жалованьем заманили.

Солнечный Лос-Анджелес… Туда они точно не поедут! Я вспомнила палящие лучи, отражающиеся от кожи, любимое лицо… и содрогнулась от невыносимой боли.

— Так Эдвард бросил тебя в лесу? — не унимался Чарли.

Боже, ну хватит меня мучить!.. Пытаясь избавиться от боли, я бешено мотала головой.

— Сама виновата. Он оставил меня на опушке, недалеко от дома, а я пошла за ним… Остановить пыталась…

Чарли начал что-то говорить, но я по-детски заткнула уши.

— Папа, я больше не могу это обсуждать! Хочу в свою комнату…

Прежде чем он успел ответить, я соскочила с дивана и понеслась по лестнице.

В доме кто-то был, кто-то оставил записку, чтобы Чарли знал, где меня искать. Как только я это поняла, возникло страшное подозрение. Скорее в комнату! Закрыть дверь на замок и проверить плеер!

Вроде все точно так, как было утром. От нажатия кнопки медленно поднялась крышка.

Пусто!

Альбом, который подарила Рене, на кровати, там же, где я его оставила. Дрожащими руками я открыла обложку. Листать дальше первой страницы не пришлось. Металлические уголки на месте, а вот фотография… Осталась только моя кособокая надпись: «Эдвард Каллен. Кухня Чарли, 13 сентября».

Все, больше смотреть незачем, он вряд ли что-нибудь пропустил…

«Ты сможешь жить полноценной жизнью, будто никогда меня не знала», — обещал Каллен.

Пол в моей комнате гладкий, деревянный. Касаюсь его ступнями, теперь ладонями, а теперь — виском. Милый Господи, пусть я потеряю сознание! Увы… Волны страшной боли, прежде лизавшие ноги, поднялись и накрыли с головой.

А мне и не хотелось всплывать…

ОКТЯБРЬ.

НОЯБРЬ.

ДЕКАБРЬ.

ЯНВАРЬ.

Глава четвертая

Пробуждение

Время идет. Идет вопреки всему. Даже когда любое движение секундной стрелки причиняет боль, словно пульсирующая в синяке кровь. Идет неровно: то несется галопом, то тянется, как кленовый сироп. И все же оно идет. Даже для меня.

Чарли ударил кулаком по столу:

— Все, Белла, ты едешь домой!

Я оторвала глаза от корнфлекса, который скорее изучала, чем ела, и изумленно уставилась на отца. Нить беседы давно потеряна — разве мы вообще беседуем? — и я не знала, как понимать папины слова.

— А это разве не дом? — сконфуженно пробормотала я.

— Вернешься к Рене в Джексонвилл, — пояснил он.

Кипя от гнева, папа наблюдал, как до меня доходит смысл его слов.

— Что я сделала? — Как несправедливо! Четыре месяца я вела себя просто безупречно. После первой недели, о которой мы тактично молчали, ни разу не пропустила школу. Отлично училась. Не нарушала комендантский час (как же его нарушить, если вечерами сидишь дома?) и чуть ли не каждый день готовила горячий ужин.

— Ты ничего не делаешь — в этом вся беда, — нахмурился Чарли. — Никогда ничего не делаешь!

— Хочешь, чтобы у меня появились проблемы? — удивилась я. Как трудно поддерживать разговор! Я так привыкла отвлекаться от происходящего, что пробки в ушах образовывались сами собой.

— Лучше проблемы, чем… чем вечная хандра!

Обидно! Я же старалась не замыкаться в себе и не хандрить!

— Я не хандрю!

— Извини, неправильно выразился, — съязвил папа. — Даже хандра — это какая-то активность, а у тебя ею и не пахнет. Ты просто неживая… Да, Белла, именно неживая.

Обвинение попало точно в цель. Тяжело вздохнув, я попыталась ответить как можно эмоциональнее:

— Прости, папа! — Боюсь, получилось вяловато. Я-то думала, что обманываю Чарли для того, чтобы уберечь его от страданий. Тяжело сознавать, сколько усилий потрачено напрасно.

— Не надо извиняться.

— Хорошо, — вздохнула я, — тогда скажи, что делать.

— Белла, — нерешительно начал Чарли, внимательно следя за моей реакцией, — милая, ты ведь не первая, на чью долю выпадают подобные испытания…

— Да, знаю. — Моя ухмылка получилась слабой и неубедительной.

— Слушай, думаю… думаю, тебе нужна помощь.

— Помощь?

Папа заговорил не сразу, тщательно подбирая слова.

— Когда твоя мама уехала, — хмуро начал он, — и забрала тебя… Я впал в настоящую депрессию.

— Понимаю, — пробормотала я.

— Но я справился, — продолжил папа, — а вот ты не справляешься. Я ждал, надеялся, что дело пойдет на поправку. — Он взглянул на меня так, что пришлось отвести глаза. — Мы оба чувствуем: дело на поправку не идет.

— Со мной все в порядке.

Чарли не слушал.

— Может, тебе стоит с кем-нибудь поговорить? С профессионалом…

— Хочешь отправить меня к психоаналитику? — чуть резче ответила я, догадавшись, к чему клонит папа.

— Думаю, это поможет.

— А если нет?

Я не особо разбиралась в психоанализе, но понимала: не будучи честной, нельзя рассчитывать на помощь. Сказать правду? И провести остаток жизни в обитой войлоком палате?