Доронин - Черный дeнь 2 40 дней спустя Страница 16

Не застанете и не догадаетесь? Да, глупость одного или обоих создаст для окружающих видимость идеальной семьи. Но даже без эксцессов чувства тихо скончаются к исходу второго года. «Любовь», которой не было, развеется по ветру; принц исчезнет, останется только конь. В лучшем случае в итоге вы получите алименты, а в худшем — проведете остаток дней с человеком, который вам так же близок, как первый встречный.

И поделом, если у вас извилины в голове параллельны.

Она еще не встречала мужчину, который стоил бы того, чтоб общаться с ним дольше одного вечера. Дабы отвадить назойливых ухажеров, она как-то «проговорилась», что предпочитает девочек. Правда, то была палка о двух концах: неформалы — люди широких взглядов, и после этого «признания» пришлось выдерживать приставания слабой половины их тусовки. Но это было проще, да и в той компании она появлялась не чаще раза в неделю. Иначе делалось тошно.

Так что зависти не было. Была мысль о том, что жизнь — пошлая и несправедливая штука.

Смерть, впрочем, тоже.

«Выхода нет».

Эта надпись красными буквами горела над стеклянными дверями, пропускавшими людей только в одну сторону. В метро.

Поезда выныривали из темного тоннеля, обдавали ее волной сухого жара, замирали рядом на несколько мгновений, чтобы вобрать в себя тонкий людской ручеек, и со свистом унестись, оставляя ее наедине со своими мыслями. Так же и жизнь мелькала у нее перед глазами, недосягаемая и чужая.

Она стояла на порядочном расстоянии от края, чтоб не привлекать к себе безразличного внимания. Хотя прекрасно понимала, что в любом случае никто не стал бы ей мешать. Никому нет дела. Эти люди перешагнут через умирающего, думая о том, как бы не запачкать обувь.

Время шло, и с каждой минутой на станции становилось многолюднее. Взгляды скользили по ее лицу, не задерживаясь ни на секунду. А даже если б задержались, то все равно ничего не смогли бы прочесть. Жизнь в мегалополисах приучает не обращать внимания на тех, кто стоит рядом, пока их поведение укладывается в стандартную схему. И в этом есть своя прелесть. Люди все равно не захотят, да и не смогут помочь, так пусть не путаются под ногами.

На табло над черным зевом туннеля сменяли друг друга светящиеся цифры, словно отсчитывая чьи-то последние секунды в этом мире: 33, 32, 31, 30…

«It's the final countdown… — вертелся в голове припев песни из времени молодости родителей, — The final countdown…»

Наконец, в конце тоннеля вспыхнул огонек. Он увеличивался — медленно, словно давая возможность подумать. И она думала об этом, каждый раз, приходя сюда. И сегодня тоже. Мама говорила когда-то, что вздохнет с облегчением, когда они через пару месяцев навсегда переедут в город, где нет метро. Глупая. Не думала, что кроме метро есть еще поезда и трамваи, таблетки, веревка, бритва и крыша девятиэтажного дома. Ничего не сделала, чтобы уменьшить ее боль и даже не понимала причин боли, считала обычной подростковой блажью. А сама меняла кавалеров и пропадала на работе целыми днями, от силы раз в месяц вспоминая, что у нее есть дочь.

При номинально живых родителях Настя чувствовала себя сиротой. Уже давно. И никто не знал, даже не пытался узнать, что творится у нее в душе.

Она представляла, как делает это, десятки… нет, сотни раз. Высчитать момент. Закрыть глаза, чтоб не было соблазна передумать. Сделать шаг, как бы невзначай. Потом другой. Третий. Задержаться у края, слыша запоздалые вскрики удивления. Ничего, пусть наслаждаются зрелищем, им ведь только это нужно.

И пока все застыли в немом оцепенении — занести ногу над пустотой.

Гори, постылая жизнь.

Даже если не попадешь на проводящий рельс и не будешь мгновенно убит током, дергаясь как паяц, думала она, встречи с колесами не избежать. Оттуда не выбраться, даже если в последний момент ты пересмотришь взгляды на жизнь. А тормозной путь у состава длинный.

В этом месте ее мысли всегда прерывал рев приближающегося поезда. Она оставалась на месте и даже чуть отступала.

Но теперь все будет иначе.

Она видела это уже не «от первого лица», а со стороны. Вот девушка в черном шагнула вперед и, не обращая внимания на предостерегающие крики, оказалась на самом краю платформы. В тот момент, когда нос локомотива уже показался из чрева тоннеля. Вот она наклонилась вперед, отталкиваясь ногой для последнего шага. А потом волна сухого горячего воздуха налетела на нее, закружила и понесла за собой.

*****

Вокруг было темно. Ноздри щекотал до боли знакомый запах дыма. Глаза слезились, дико болела голова.

Ей стало не по себе, потому что она не могла отличить бред от реальности, как ни старалась. Кошмар на станции был похож на явь больше, чем то, что произошло с ней за последние полтора месяца… если полагаться на память. Но это легко проверить, стоит только открыть проклятый дневник.

Она попыталась пошевелить рукой, но наткнулась на преграду. Та была мягкой и эластичной, но поддаваться не желала. Еще не придя в себя, она забилась как муха в «коконе» паука, и сильный толчок в бок окончательно привел ее в чувство. С трудом она нащупала застежку и расстегнула молнию.

Снаружи было ничуть не светлее. Но это была жизнь, мир людей… Вернее, миром людей он был раньше, а теперь мог быть чем угодно. Даже миром смерти. Кто знает, что творится там, наверху?

Ее зовут Анастасия Заречина. Ей двадцать один. Она ничего в жизни не имела и поэтому не так уж много потеряла. И теперь она находится на станции «Золотая нива» в метро родного Новосибирска. В спальном мешке, на деревянной скамейке в запертом изнутри подсобном помещении, где у стены стоит в ряд шанцевый инструмент работников метрополитена. В углу чадит импровизированная печка.

С ней дневник человека, который спас ей жизнь дважды, только для того чтоб превратить эту жизнь в ад. Она читала его записки урывками, перескакивая от фрагмента к фрагменту. Их содержание она и так знала.

День 1, он же последний

Меня зовут "закрашено маркером".

Нет уж, пусть никто не узнает, как меня звали. Кого теперь колышет? Я уже сдох, раз к тебе попали эти каракули. Но не радуйся, сука этакая. И ты, мой дорогой читатель, скоро за мной последуешь. Так что останусь анонимом до самого близкого конца (твоего). На моем месте мог быть любой. Даже ты, придурок, который тратит драгоценное время на чтение этого злобного высера, вместо того чтоб добывать жратву.

Я не «пейсатель» и не журналист, поэтому слог у меня не ахти, уж прости. Но, думаю, слог и не требуется. Я ж не роман писать собираюсь. Просто у меня появился пресс свободного времени, и надо его занять. Убить время, пока оно не прикончило меня в этой долбанной норе.