Вера Школьникова - Стрела на излете Страница 16

- Ну что ж, Эйрон. Этот загадочный сказочник, разумеется, не маг, но вполне возможно - уцелевший послушник Дейкар, прихвативший амулеты при разгроме ордена. У нас нет времени начинать все сначала, король не станет ждать. Я обещал предоставить ему беглянку в ближайшее время и сдержу слово. Пусть ваши люди продолжают искать, а вы сегодня же отправляйтесь в Суэрсен.

За пределами Филеста эльфы-мастера и купцы жили в городах, а крестьяне основывали небольшие деревни, на пять-десять дворов, чтобы не смешиваться с местным населением. И лишь в Суэрсене эльфы селились на хуторах, отдельными семьями, собираясь вместе только по праздникам. Королевские преобразования эльфов не коснулись, и они по-прежнему возделывали свои участки в лесной глуши.

Эйрону пришлось постараться, чтобы отыскать подходящую семью. Отдаленный хутор, молодожены недавно отселились от родителей, расчистили делянку так глубоко в лесу, что туда даже дороги не было - узкая тропинка, по которой едва лошадь пройдет. А наступившая зима напрочь отрезала поселенцев от остального мира. Пока не растает снег, никто не узнает, что случилось, а там уже будет поздно разбираться. Спишут на разбойников, их в последнее время много развелось в здешних лесах.

Свежий сруб горел ослепительно ярким, веселым пламенем. Дверь и ставни заложили брусом, но на всякий случай Эйрон окружил дом цепочкой лучников, кто знает этих эльфов, как у них магия работает… И уж точно никто не знает, на что способен король. Чанг предусмотрел все, что мог - подходящие по возрасту близнецы, что огромная редкость у эльфов, солнечная кровь, сжечь живьем, на случай, если Элиан сможет прочитать по останкам последние минуты, магистры Тени еще и не такое умели…

И все же лейтенант беспокоился: если его величество поймает министра на подлоге, Чангу несдобровать. Хорошо еще, Далара настолько исказилась по их эльфийским понятиям, что сородичи не могут даже понять, жива она или нет, не то, что разыскать. Только бы все прошло гладко, а уж потом Плетельщица от них не уйдет, рано или поздно отыщут. К Эйрону подошел один из солдат:

- Мы его зарубили, как приказано. А с телом что делать? В огонь кинуть?

- Нет, оставьте лежать у частокола, весной найдут.

Крыша со стоном рухнула внутрь, осыпались стены. Пришлось ждать, пока все остынет, а потом рыться в горелых головнях, отыскивая трупы. Обгоревшие тела смердели так, что к горлу подступала тошнота. Эйрон отвернулся, отгоняя рвотный спазм. "Так надо, - повторил он себе, - это необходимо". А потом он вспомнил сожженную дотла деревню в Астрине, и злость задавила робкие ростки сострадания. Эльфы ведь не пожалели ни в чем неповинных крестьян, заживо сожгли всех, за какое-то дерево!

Министр напрасно так тщательно готовил подлог - король глянул на скрюченные черные тела, поднес к носу шелковый платок и велел Чангу уничтожить и трупы, и завещание покойного герцога. То ли не стал проверять, то ли проверил так, что министр ничего не заметил. Впрочем, король все равно остался недоволен - он, оказывается, хотел задать Плетельщице пару вопросов, а разговаривать с духами, в отличие от магов Дейкар, его эльфийское величество не умел. "И хвала Семерым!" - с облегчением подумал Чанг. Гнева короля больше можно было не опасаться, но эльфийка, ребенок и таинственный сказочник пропали бесследно, и господин министр все больше склонялся к мысли, что парой украденных артефактов это исчезновение не объяснить.

6

Лесничиха сквозь сон услышала, что Лита опять плачет в своей кроватке, и подскочила к дочери. Ни днем, ни ночью на нее угомону нет, старших детей в этом возрасте уже на общую кровать спать укладывали, а эту до сих пор упеленывать на ночь приходится, а то так разметается, что из люльки вываливается. Не иначе, как от лесной нечисти муж дитя прижил. Она вздохнула, положила девочке ладонь на лоб, пригладила взмокшие волосы и забормотала колыбельную. Лита, вдруг, так и не проснувшись, ясно, отчетливо произнесла: "Огонь, огонь!" и, успокоившись, провалилась обратно в глубокий сон.

А хозяйке уже не спалось, она подошла к оконцу - за кромкой леса небо чуть-чуть просветлело, скоро светать будет, можно и не ложиться. Она глянула на спящего мужа и тяжело вздохнула. Любила она его очень, с детства, да и он ее тоже. Еще сопливой девчонкой была, когда сватов заслал, чтобы не перебежал никто. После сговора три года ждал, прежде чем взял в дом. Любить-то любил, а так обидел!

Где это видано, чтобы законной жене нагулянное дите приносили, на мол, жена, любишь меня, люби и ее, как свою расти! Не было б своих, еще понять можно, так ведь она каждые два года исправно рожала: три сына, две дочки, старшая уже на выданье! Это господа своим ублюдкам имена дают да земли, а у простых людей так не принято.

Ох, и разозлилась она тогда, клещом в мужа вцепилась, вернуться к родителям даже грозилась, словно ее там ждал кто-либо. А у него на все один ответ - это наша дочь теперь, смотри, не обижай, да не болтай много. Болтать ей было не с кем - в их глушь только охотники забредают, но лесник так и не признался, с кем загулял и почему матери дите не оставил. Но деваться было некуда - позлилась-позлилась, да смирилась.

Сперва тяжело было, порой даже думала - прикрою подушкой, скажу - приспала, грех потом отмолю, но не смогла. Потом привыкла как-то - младенец-то в чем виноват? А потом и полюбила - девочка такая забавная оказалась, смышленая, глазастая. И красоты невиданной, не иначе как эльфийская кровь примешалась. Волосы, словно мед гречишный, мягкие, кольцами вьются, глаза золотистые, кошачьи, пальчики длинные, ножка узкая, сама вся смуглая, как фигурка из кости точенная. Если в мать пошла, не диво, что мужик ее не устоял.

Всем удалась, и разумница, и красавица - родными дочерьми она так не гордилась, как подкидышем, но не могла не заметить, что девочка растет странная. То во сне разговаривает, то среди бела дня замрет, словно увидела что-то, другим не видное, засмеется, пальчиком покажет и сердится, что мать не понимает. То, ни с того, ни с сего, на ножках царапины проступят, будто она сквозь ежевичник пробиралась, то заплачет невпопад, спросишь, что болит - объяснить не может.

Она ее уже и к травнице водила, тайком от мужа, но старуха только головой покачала - перерастет, говорит, ты ей травки на ночь заваривай, лучше спать будет, а остальное само пройдет. Тут дело тонкое, порвать легко, да потом не свяжешь. И больше ни слова, даже денег не взяла, только ручку девочки ко лбу своему приложила, словно благословения испросила.

Лесничиха снова тяжело вздохнула и начала растапливать остывшую за ночь печь - у них, хотя бы, дрова свои, а вот как в деревнях обходятся, она не представляла. Испокон веку леса в Суэрсене общими были, вырубать на продажу не разрешали, за потраву наказывали, но если дрова нужны, или бревна на дом - приходи, договаривайся с лесничим и бери, сколько тебе нужно. А король как Суэрсен своим объявил, так первым делом запретил в лесу охотиться и деревья рубить. В других провинциях такие порядки всегда были, но чтобы у них, на севере, охоту запретить?! Чем жить тогда люди будут, мало ведь у кого своего хлеба на год хватало. Нехватку в соседних землях докупали, за пушнину, дичь, ягоды. А теперь за все штрафы, только дышать бесплатно еще и разрешают, и того гляди, скоро каждый вдох податью обложат.