Рыцарь из ниоткуда. Книга II. Сборник (СИ) - Бушков Александр Александрович Страница 161

– Говорили еще: веральфом можно родиться, а можно и стать. Женщина-веральф даже от обычных мужчин рожает только веральфов, мужчина-веральф и от обычных женщин плодит подобных себе.

– Но ведь они вроде бы ничем себя не… проявили по отношению к окружающему миру? – сказал Сварог. – Ничем не вредят, ничего не предпринимают.

– Мы об этом тоже говорили с Нольтером. Когда он услышал от меня о Невесте Волков, подумал и сказал: а если они просто ждут? Плодятся и ждут, когда наконец родится тот, кто обрушит мир? Я не знаю, прав ли он, но в этом был резон… Была… как это у вас говорят? Логика. Плодятся и ждут. А ждущее зло еще опаснее. Потому что никак себя не проявляет. До поры до времени… Вот я и думаю: тебе никак не помешает умение видеть веральфов, оно сохранилось. – Он усмехнулся. – Королю такое особенно необходимо. Веральфом может оказаться кто-то из твоих верных придворных… и однажды всадит кинжал в спину.

Сварог тоже усмехнулся:

– Ну, все так устроено, что мне очень трудно всадить железо в спину… Но умение и в самом деле не помешало бы. Если они живут и в городах… Собственно, почему бы им там не жить? Это волк-оборотень часто привлекает внимание соседей – он ведь каждое полносемелие непременно скидывается зверем и отправляется на охоту. А таким вот, ничем не привлекающие внимания… Трудно это умение получить?

– Тебе – легче легкого, – сказал Барзай. – С умениями… и с людьми, видишь ли, бывает по-разному. Есть люди, которых и самый могучий шаман не может ничему научить, хоть его лет он учи. Отторгается любая магия от такого человека, как камень от стены отскакивает. Другим приходится проходить долгие и сложные обряды. А ты уже обладаешь умением видеть за обликом прикинувшейся человеком твари ее истинную сущность. Тебе гораздо легче. Еще одно умение тебе можно просто передать, Как на конской ярмарке уздечку купленной лошади из рук в руки передают. Вот прямо сейчас…

…До его шатра было совсем недалеко, и Сварог неторопливо дошел за пару минут. Полный Семел стоял в зените, тени от людей, коней и шатров протянулись резкие, угольно-черные, плавал горьковатый запах степных трав, И неподалеку покрикивали ночные птицы… Перед его шатром лежал большой ковер. Давно уже знакомый со степным этикетом, Сварог присел на его краешек и вытянул ноги в траву. Вокруг шатра с крайне бдительным видом прохаживалось не менее дюжины тех самых младших сыновей, державших руки на рукоятях сабель. Никто не опасался, что какой-нибудь супостат покусится на короля с королевой посреди россыпи лагерей Алых Чепраков – просто-напросто и этого требовал этикет. Двое ближайших проворно подошли к Сварогу и, опустившись на одно колено, ловко стянули с него сапоги. Угодничества в этом не было ни капли – ратагайцы этой черты характера лишены напрочь, самый бедный табунщик не снимает шапки, стоя перед вождями рода. Снова этикет. И нешуточная привилегия для этих юнцов. Проживи они еще хоть сто лет, всегда останутся теми, кто разувал короля. А те, что прохаживаются вокруг шатра, – теми, кто однажды охранял короля в его шатре.

Сварог встал, благосклонно склонил голову. Последнюю вечернюю сигарету он решил не доставать – за несколько часов у костра Барзай истребил их изрядно, пришлось пополнять портсигар.

Один из юношей произнес традиционное пожелание:

– Чтобы вам, государь, волка во сне не увидать.

– Благодарю, гуланы[16K5], - сказал Сварог и ответил столь же традиционно: – И вам тоже.

И не стоило им знать, что король каждую ночь как раз и видит во сне волка – волчицу, если точнее, но какая разница? И эта клятая белоснежная зверюга всякий раз служит чем-то вроде Говоруна Занавеса[16K6] из земного театра – вот только пьесы у нее насквозь непотребные. И нет никаких сомнений, что и сегодня одарит очередной мерзостью: как во все прошлые ночи, проведенные им в Ратагайской Пуште…

Так, разумеется, и оказалось. И, проснувшись утром гораздо раньше безмятежно спавшей с улыбкой на губах Яны, дымя первой утренней сигаретой, подумал, что нынешнее ночное наваждение, пожалуй, отвратительнее всех. Все предшествующие были вымышленными, постановочными, как сказали бы киношники, насквозь придуманными. А сегодня ночью неизвестный недруг (а кто же он еще?) показал кусочек прошлой жизни, не такой уж и далекий по времени, который забыть бы напрочь…

Неприглядная история неприятной гнусности, в которую Яна, ни о чем не подозревая, вляпалась тогда на Сильване. Полное впечатление, что у неведомого «режиссера-постановщика» под рукой лежит один из самых секретных отчетов спецслужб Империи. Сначала игривые забавы после отхода ко сну в девичьей спаленке, со столь же юными, но чертовски развращенными балеринками. Потом задняя комнатка, где Яна под смешки и перемигивания оставшихся в спальне балеринок платила очередной проигрыш сразу трем юным потаскунам – сначала неторопливая, с выдумкой «игра на флейте», потом опять-таки всякие забавы, где Яну порой ублажали сразу трое. И, наконец, ночь, проведенная Яной в спальне герцога Наргела, усыпанной множеством золотистых лилий – символом беззаветной любви, тщательно подобранными декорациями для пущего воздействия на неопытную девчонку, таявшую от потока нежных романтических словес, позволившую многое и с собой проделать, и самой выполнявшей желания герцога – правда, до некоей черты, которую она так и не переступила.

Но самым отвратительным было даже не то, что Яна делала и позволяла с ней делать, – то, что на сей раз она была искренней. Подумать невозможно, чтобы в реальной жизни она с неподдельной пылкостью занималась извращенной любовью с волчицей и получала от этого неподдельное удовольствие – а здесь (вернее, тогда) ей и самом деле крайне приятно было все происходящее, как о том безжалостно свидетельствовал отчет, где цитировались ее собственные признания принцу Элвару…

Какое-то время он изощрялся в мысленной брани неведомо в чей адрес – и представлял себе с большим удовольствием, что сделает с неведомым затейником, попадись тот ему в руки. Потом эмоции (совершенно бесполезные, как прекрасно понимал Сварог) схлынули, и пришла насквозь деловая мысль. Вот только обдумывать ее стало некогда – проснулась Яна, потянулась к нему, сонная, с затуманенными глазами, улыбкой на губах, потянулась к нему обеими руками…

Правда, время серьезно подумать кое над чем подвернулось вскоре после пышного завтрака с предводителями родов, во время церемонии, которую можно было, подумав, называть «прощальным парадом». Сварог с Яной стояли на ковре у входа в шатер на вершине невысокого холмика, а вокруг него часа два крутила «карусель» многотысячная конница Алых Чепраков, разодетых во все лучшее, с обнаженными саблями, на конях в прадедовской дорогой сбруе. Сварог давным-давно (не первый год на троне, господа мои) овладел и этим королевским искусством: стоять величественно, сохраняя на лице приличествующую моменту торжественность, смесь величавости, ума и серьезности – а самому тем временем обдумывать разные текущие дела. Благо никаких речей от него не требовалось – разве только время от времени милостиво помахивать рукой, что он и проделывал на автомате.

Итак, сон нынешней ночи, в отличие от всех прежних, – кусочек прошлой реальности. Откуда-то насылатель снов должен был это прошлое знать. Вот только откуда? Все антланские участники тех событий, все старательно совращавшие Яну плясицы и плясуны, а также, для полной секретности и надежности, все до одного служители, служанки и прочая обслуга того поместья – в особой тюрьме на Сильване. Не за ржавой решеткой на охапке прелой соломы, в условиях гораздо более комфортных – но все равно, останутся там до конца жизни. Точно так же обстоит с лейб-медиком и еще примерно полусотней из числа благородных ларов – разве что сидят они еще более комфортно, в тюрьме Лорс. Его младшее высочество, принц крови, стоявший во главе всего дела, никогда не покинет роскошный замок, летающий над Сильваной. И строжайший присмотр за ними таков, что никто из них никогда не сможет ни получить весточки с воли, ни сам что-то туда передать. Но самое главное – никто из них не был очевидцем того, что с Яной происходило на Сильване.