Дженни Вурц - Корабли Мериора Страница 163

Разумеется, мериорцам было далеко не все равно, что происходит рядом с их родной деревней. В битком набитом зале таверны стоял гул голосов. Рыбаки пили эль и спорили — теперь уже о будущем. Почему-то оно представлялось им довольно мрачным, однако толком никто ничего не знал. Устав перемалывать сплетни, послали за Аритоном и потребовали от него объяснений. Он явился без промедления и несколькими простыми фразами успокоил собравшихся. Аритон рассказал, что устраиваемая им верфь — временная. После постройки десяти бригантин он покинет Мериор, вернув нанятому им месту прежний вид.

В правдивости слов Аритона мериорцы почти не сомневались. Старый, скрюченный подагрой рыбак, который целыми днями просиживал на крыльце таверны, играя со сверстниками в кости, как-то заявил, посмеиваясь:

— Чего испугались? Конечно, он здесь не задержится. Ну кто ставит верфь на скимладских песках! Один хороший ураган с востока, и все рухнет. Нет, негодное здесь место для верфи. На глупца он не похож. Значит, и впрямь у нас не застрянет.

— Да и с Джинессой он по-честному обошелся, — подхватила поднимавшаяся на крыльцо трактирная подавальщица. — И вообще никого он не обманывает. А еще я слышала, он обещал, что за весь шум от его работы он починит наши лодки. Задаром, сказал, по-добрососедски.

Верфь стала частью деревенской жизни, и люди успокоились. Но не все, и в первую очередь — отцы хорошеньких девушек. Ремесленники, обосновавшиеся в наспех сколоченных хижинах, регулярно получали жалованье, но его было негде и не на что тратить. Единственная деревенская таверна пришлась им не по вкусу, а увеселительных заведений здесь и вовсе не существовало (к глубокому разочарованию Дакара). Как-то вечером рыбаки явились к Аритону и пожаловались на его ремесленников. Нужно было что-то решать, причем немедленно.

Тем же вечером, собрав своих людей, Аритон без обиняков заявил, что за непотребное поведение в деревне расстанется с любым из них и даже не станет выслушивать. Только кого удержишь одними запретами? Подумав, Повелитель Теней добавил, что работать теперь они будут поочередно. Он нанимает баркас, и все, кто свободен от работы, могут наведываться в Шаддорн и развлекаться в свое удовольствие.

Все то время, пока взбаламученная жизнь Мериора возвращалась на круги своя, Элайра почти не выходила из дома. Она помнила, зачем ее сюда прислали: используя все средства, сблизиться с принцем; если понадобится — соблазнить его. Через ясновидение она легко могла бы узнать, чем он сейчас занят, но не хотела этого делать. В деревне только и говорили о делах на верфи. Не прошло и недели, как там появился пильный сарай. За ним встали стены плотницкой мастерской и сушильни. Весенние ветры, дувшие с моря, несли громады грозовых облаков, но грозы гремели уже дальше, над поверхностью залива Серпа. Как ни странно, погода на самом полуострове оставалась сухой. Работать при такой жаре, да еще внутри стен, было просто невозможно, а потому Аритон велел поставить лишь навес от солнца. В послеполуденной духоте, под отдаленные раскаты грома постепенно вырастали очертания первого корабля — восьмидесятифутовой бригантины. С рассвета и дотемна над деревней стоял непрекращающийся перестук молотков. Остов корабля обрастал деревянной плотью.

Элайра вела себя совсем не так, как требовали предписания Морриэль. Главная колдунья намеревалась сделать ее приманкой для Фаленита и была бы рассержена, узнав, что послушница упорно не желает пускать в ход свои женские чары. Правда, Элайра не могла покинуть Мериор, но во всем остальном она подчинялась скорее своей упрямой гордости, чем ордену. Деревня была слишком маленькой, и послушнице не хотелось, чтобы и ее имя замелькало в пересудах. Если за эти два года, пока строятся корабли, Аритону Фаленскому удастся ни разу с нею не столкнуться, что ж, значит, и он не горит желанием ее видеть.

Элайра все так же вставала ранним утром и в прохладе своей хижины разжигала жаровню, чтобы готовить настои, отвары и иные снадобья. Ближе к вечеру она шла на берег собирать водоросли, которые добавляла во многие свои лекарства. Внешне эти знойные дни были почти одинаковы, но сказать, что присутствие Аритона ее совсем не волнует, Элайра не могла. Более того, чем сильнее она отгоняла мысли о нем, тем глубже они внедрялись в ее сознание. Похоже, что в крепостных стенах, которыми она окружила свой внутренний мир, появились бреши, а стража перестала ей подчиняться. Конечно, Элайра не потеряла голову и не утратила своей магической выучки. Однако самая глубинная, самая потаенная часть ее существа жаждала встречи с Аритоном.

К некоторым снадобьям, чтобы действовали сильнее, Элайра примешивала немного магической силы своего кристалла. Так поступали многие кориатанские врачевательницы. Но сейчас кристалл до предела обострил ей восприимчивость. Дошло до того, что она ощущала каждый шаг Аритона по пескам Скимладской косы.

Вот и сегодня Элайра с утра пребывала в раздраженно-подавленном состоянии. Ей ужасно не хотелось браться за приготовление снадобий. Она пересилила себя и стала решать, с чего начнет. Взгляд послушницы блуждал по пучкам золотарника, пижмы и очищенным от кожицы узким листьям алоэ. Все это требовалось для мази, помогающей при глубоких ранах. Потом, недовольно поморщившись, она взглянула на три банки с притертыми пробками, где хранились ее порядком истощившиеся запасы окопника, горечавки и мяты. Потребность в этих травах не уменьшалась: их отвар помогал при вздутии живота у маленьких детей. Локон бронзовых волос упал девушке на голое плечо, словно, кусочек меди, очищенный от ржавчины. Элайра сердито откинула локон назад и напомнила себе, что пора бы взяться за работу.

Мысленно отчитывая себя, мериорская знахарка решительно направилась к котлу, в котором готовила снадобья, плеснула туда воды из ведра и поставила на огонь. Дверь хижины была открыта, и вместе с ветром в жилище Элайры неслись трели пересмешников. Как всегда, с рыбного рынка явилось несколько котов с намерением потереться ей о ноги или просто разлечься на полу.

Коты клянчили еду, но Элайра подавила в себе поползновение встать и накормить их кусочками трески, оставшейся от завтрака, — дело важнее. По правилам Кориатанского ордена, укоренившимся в ней с детства, она привыкла делать все возможное для облегчения людских страданий. Чтобы сосредоточиться, Элайра стала напевать один из гимнов ордена и вдруг умолкла на полуслове. В хижине поубавилось света. По спине Элайры пробежал холодок. Должно быть, какое-нибудь облако закрыло солнце. Но странное ощущение между лопаток подсказывало ей другое. За окном кто-то стоял и смотрел на нее.