Расколотый Мир - Гилман Феликс Страница 17

Бонд покачал головой:

— То было к югу и к западу от этих мест. Республика никогда не пробиралась так далеко, как мы. А здесь просто случилась дурацкая стычка местного значения. Конант поддержал Стволов, а Линия пришла и объяснила им, какие у этого бывают последствия. Тогда они только-только построили Глориану.

— И кто победил?

— А вы как думаете? Линия всегда побеждает.

Чтобы караван смог беспрепятственно проехать дальше, пришлось вооружиться веревками да шестами и расчищать дорогу от проволочных мотков, которые всякий раз медленно, но упорно откатывались на прежнее место, словно в них продолжала жить частица непреклонной воли Локомотивов. Работа на жаре изнуряла. Стрелки золотых часов Лив едва ползли.

Холмовики напали на закате, когда люди еще работали.

С полдюжины высоких угловатых фигур возникли на вершине холма и ринулись вниз беспорядочной ордой; их длинные ноги пружинили и сгибались под невообразимыми углами. Жители холмов не разговаривали и не перекликались, а трещали и стрекотали. Их черные бороды и гривы развевались на бегу. Они метали камни и пугали лошадей. Один из людей Бонда с криком повалился назад и упал на колючую проволоку.

— Стройся, стройся! Просыпайтесь, разрази вас гром! — закричал Бонд, вытащил пистолет и выстрелил.

Лив сжалась в комок под фургоном и наблюдала. Холмовики окружили караван в мгновение ока. Казалось, они совершенно не боятся пистолета Бонда. Большинство его людей, вооруженных лопатами, кольями и кирками, яростно схватились с нападающими, чьи худощавые, белые, как кости, тела походили на пружины; они отскакивали, кружились и уворачивались от ударов. Тень от фургона скрывала сражающихся, а поднятая пыль застила Лив обзор. Она видела, как длинные белые руки вырывали кирки из рук людей; как тонкие бледные пальцы сомкнулись на пистолете Бонда, вырвали его и отбросили прочь. Тела атакующих покрывали странные кроваво-красные узоры — спирали и вихри: то ли рисунки, то ли татуировки. Холмовики сбивали путников с ног, толкали и швыряли в грязь. Один из них присел перед убежищем Лив, подогнув паучьи ноги, и, как зачарованный, уставился на нее глубокими немигающими красными глазами.

Она замерла. Ниже красных глаз торчал под странным углом длинный нос, словно не сломанный, а вылепленный с неким особым умыслом. Широкий рот распахнулся, будто в попытке что-то произнести. Казалось, его сообщение было настолько важным, что каждое слово приходилось подбирать как можно тщательней, чтобы не совершить непоправимой ошибки.

С диким ревом за плечами дикаря возник Магфрид. Он схватил врага за гриву, оттащил прочь, замахнулся лопатой, как битой, и размозжил ему голову.

Не переставая рычать, Магфрид бросился в толпу атакующих. Те отпрянули. Ухватив одного за локоть, он сломал ему кость, а другому раздробил коленную чашечку.

Жители холмов разбежались так же быстро и беззвучно, как и появились, а Магфрид продолжал ходить кругами, беззвучно разевая рот и крепко сжимая окровавленную лопату.

Лив подошла к нему и отобрала инструмент, нашептывая успокаивающие слова. За исключением бедняги, упавшего в колючую проволоку, никто из людей серьезно не пострадал.

Один из нападавших лежал замертво в кустах ежевики. Тот самый, кого огрел по голове Магфрид и который, казалось, чуть не заговорил с Лив. Она опустилась на колени, чтобы рассмотреть его, и отметила, что мозг у него такой же, как у любого человека.

— Это ненадолго, — сказал Бонд. Его рубашка порвалась, а широкое лицо покраснело от гнева и напряжения.

— Что?

— Они возвращаются. Оживают.

— Я слышала об этом. Хотелось бы это увидеть.

— Я здесь торчать не намерен.

Тело убитого казалось почти невесомым. Длинные конечности напоминали связку прутьев. Это показалось Лив чрезвычайно трогательным, и слезы навернулись ей на глаза.

— Они никого не ранили. У них даже не было оружия.

— Иногда бывает и так. А иногда они орудуют копьями и убивают всех, кто окажет сопротивление, а остальных пытают по несколько дней. Иногда устраивают подлые трюки с ветром и камнями. Но с другой стороны, я знаю человека, готового поклясться душой своей матери, что, когда стая холмовиков нашла его покалеченным на тропе, они принесли воду, вправили ногу и доставили его домой.

— Зачем?

— Они не такие, как мы, доктор. Они делают вещи, не подвластные здравому смыслу. Иногда насылают наводнения, ураганы и пыльные бури. Можете считать меня суеверным, но это так. Они появились здесь первыми и, по-моему, просто ждут, когда мы уберемся отсюда ко всем чертям, а пока что просто развлекаются.

— Мне показалось, он вот-вот заговорит со мной.

— Они не разговаривают. Да и взгляните на него — даже если бы он заговорил, как бы вы его поняли? — Он наконец заметил жалость на ее лице, и его голос смягчился: — Случаются вещи и похуже. Да и что я вообще могу знать? Я просто делец.

— Понимаю, мистер Бонд. — Она отвернулась и трясущимися руками достала из сумки успокоительное.

Он крикнул, уже вдогонку:

— Эй! А ваш большой друг был хорош. Отлично поработал.

Она посмотрела, куда он указывал. Магфрид ходил взад-вперед, обхватив голову руками.

В «Истории Запада для детей» о холмовиках не говорилось почти ни слова. На одной выцветшей вклейке изображались сцепы из жизни Запада: дремлющий на рельсах Локомотив, причудливо изрезанные ветром скалы и житель холмов с обсидиановым копьем на вершине скалистого утеса. Также о них упоминалось в первой главе — рассказе о первых поселениях в период Основания. Совсем коротко: «Отношения между первым губернатором Сэмюэлем Селфом и местным Лесным Племенем были сложными и не всегда достойными». В остальном Первое Племя просто вычеркнули из истории этого края. «Вот если бы они чаще сражались...» — подумала Лив.

Большинство людей Бонда не знало грамоты. Однажды вечером один из них спросил у Лив, что она читает, и вскоре она уже читала им вслух. Это были грубые бородатые детины с желтыми зубами и переломанными носами, но слушали они, как дети. Большая часть из них знала об истории своего мира еще меньше, чем Лив.

Главы со второй по двадцать вторую представляли собой перечень битв и несчастий. Первая колония оказалась заброшена, виной тому — долгие годы суровых зим, чумы и дурных знамений. Колонисты расселились на юг и на запад. На юге возникла Линия — колонисты обнаружили нефть и построили первые Локомотивы, чтобы путешествовать между городами, разбросанными I ю засушливым равнинам. Люди быстро поняли, что создали нечто ужасное, нечто выше человеческого понимания, нечто, обладающее собственным разумом и волей к завоеваниям. Первые Стволы появились на диком Западе среди изгоев, бродяг и преступников, бежавших от правосудия. Они сразу же возненавидели друг друга. Взаимная ненависть стала смыслом их существования. Линия неуклонно расширялась при помощи Локомотивов, механизмов, скорости и людской массы. Стволы плели интриги, жульничали, травили, шантажировали и устраивали засады, собирали армии наемников и толпы обманутых крестьян... И все-таки — Бонд был прав — Стволы всегда проигрывали. Триста лет горьких поражений. Почему же они продолжают сопротивляться?

«История Запада» клеймила Линию как тиранию, а Стволов — как анархию, и торжественно восхваляла добродетели Республики Красной Долины (чьим департаментом всеобщего образования она и была издана). К добродетелям относились: Демократия, Здравомыслие, Самоуправление, Право собственности и Упорядоченная свобода. Каждой из них посвящалась краткая назидательная глава.

Республика возникла как новая идея там, где некогда был Край Мира. Непрочный альянс свободных городов и приграничных стран превратился в Союз, потом в Федерацию, а потом, после подписания Хартии на берегу Реки Красной Долины около сорока лет назад, в Республику. Была в книге и картинка: несколько дюжин солидных пожилых мужчин, стоя на берегу, размахивают бумагами, перьями и произносят речи. Сама Хартия представляла собой нечто среднее между гражданским кодексом и священным текстом; на картинке ее озарял столп света, падавший с небес.