Драконов не кормить (СИ) - Лазаренко Ирина Страница 17

Ну ещё бы, потащи дракона туда, не знаю куда!

Степные племена людей – они не то чтобы дикие, но достаточно буйные, нравы у них предельно простые, и даже среди других людей мало найдётся таких, которые рвутся подходить близко к степнякам, особенно во время гулянки… Но этот человек был одет и говорил как обычный житель небольшого городка или крупного посёлка, хотя сколько-нибудь намётанный взгляд легко определил бы в нём степняка: по тёмному от загара лицу, привычно прищуренным жёлтым глазам – не золотым, как у Илидора, а именно жёлтым, как у кота, – и сложенному из шрамов рисунку, который стекал из рукавов и разбегался по кистям рук.

Однако этот человек не выглядел опасным. А оказаться рядом с рекой для эльфов очень даже желательно: под шумок можно будет наполнить водой бочки, которые увезла каждая повозка, уехавшая из Донкернаса. Наполнять не по одной в каждом из мест, под бдительным взглядом рыбаков или скотопасцев (ими отчего-то кишит любой удобный подъезд к реке!), а сразу все – под шумок гуляния, когда никто ни за кем не будет следить, а если и будет, то всё забудет наутро. И, конечно, это хороший повод ещё немного дольше не возвращаться в Донкернас. И, быть может, заключить ещё какой-нибудь уговор.

Но тащить дракона в степи, где как бы и подчиняются общим законам Уррека, а на самом деле законом являются сами степняки…

– От дракона я хочу, чтобы он красиво полетал над стадами, – ответил гость невозмутимо. – И тогда ещё полвека все вокруг будут говорить, что сам отец-солнце хранит и защищает наши стада, раз даже дракон их не сожрал. Он же не станет их жрать? А также я хочу, чтобы дракон побыл среди детишек, ну, просто посидел или походил там, как другие дивные зверушки. Быть может, покатал кого-нибудь, кто посмелее.

Горло Илидора само собой исторгло очень тихий и очень низкий рык, и гость заметно взбледнул, метнулся взглядом по комнате, не понимая, откуда исходил этот звук. Илидор невозмутимо смотрел в камин. Рык вырвался у него случайно. За возможность увидеть степное поселение, да ещё во время праздника, он готов был покатать целую кучу человеческих и даже эльфских детей.

Эх, скорее всего, Ахнир откажется: слишком много свободы для дракона, которого нежелательно доставать из повозки. Но кто знает, кто знает, Талай в этой поездке непривычно лоялен к золотому дракону. Илидор закрыл глаза, сделал глубокий вдох, пытаясь справиться с волнением, и принялся тихо-тихо напевать. Если Ахнир позволит ему поучаствовать в празднике степняков, то завтра во время исследования шахты он будет самым Хорошим Драконом на свете. Самым внимательным и старательным.

Ахнир с интересом смотрел на гостя.

– А если этот дракон умеет делать что-нибудь красивое, к примеру, огнём дышать, так это ещё лучше, джа, – нарочито бодро закончил тот и отёр ладони о штаны. – Если согласен – так можем поутру заключить уговор у местного стряпчего. Меня хоть в степях, хоть в Квафе каждый знает, и каждый скажет: слово Фезимия, сына Акаты, так же крепко, как племя, что стоит под моей рукой. Ты и твой отряд сможете провести у нас до трёх дней, если вам этого захочется. Будешь моим личным гостем, джа, устроишься на самых удобных местах в тени навесов, будешь кушать самых сочных ягнят под соусом чимай, пить самую сладкую степную настойку и плясать с самыми бойкими девками! А когда настанет время отправиться дальше – мои сыновья проводят твой отряд до границы наших пастбищ, и все в степи будут знать, что Фезимий, сын Акаты принимал вас в гостях на празднике приплода. В степях это значит немало, джа.

На Илидора, который зажмурился и почти неслышно напевал, не разжимая губ, никто даже не взглянул.

– Хорошо, джа, – решился Ахнир Талай. – Я привезу дракона на твой праздник. Только скажи детишкам, чтобы не вздумали дёргать его за хвост. Эта паскуда может и руку оттяпать, и не говори потом, что я тебя не предупреждал!

Глава 5

«Драконыши, которые вылупились здесь, в солнечном мире, не знают, что такое близость Такарона, и я не уверен, что лишённое этого чувства существо имеет право называться драконом».

Горный Уррек, тридцатый день сезона восточного ветра

Илидор чувствовал себя немного прибитым после ночёвки в спальном доме, после огромной тарелки горячей каши с жареной морковью на ужин и лепёшек с молоком на завтрак. Спать ему пришлось на шерстяном ковре у камина, но Илидор не возражал нисколько. Даже Чайот Гарло, который устроился на ночлег под дверью, мрачно сверкая серьгами в ухе, не испортил дракону настроения. Скорее, наоборот – немало повеселил, поскольку глядел на Илидора с такой тоской, словно больше всего на свете мечтает его сожрать, но не приучен есть руками.

Илидор так и не сумел придумать, с чем был связан приступ доброты Ахнира, на кой он потащил дракона и сподручника ночевать в комнату – другие эльфы Донкернаса так делали, когда ездили с драконами, с которыми вполне свыклись, но сказать, что Талай свыкся с Илидором или просто захотел его порадовать?

Вечером и утром Ахнир был слегка задумчив, то и дело чесал затылок, кривил губы, отчего его лицо приобретало брюзгливое выражение, косился то на Илидора, то на сподручников, но в конце концов всё покатилось как обычно: дракон в клетке, клетка в повозке, повозка катится по дороге.

Ехали они долго, с рассвета и почти до полудня, и в тёмной повозке было отчаянно скучно. Обычно Илидор дремал в пути, но этой ночью он прекрасно выспался, и теперь ему отчаянно хотелось побегать, попрыгать, полетать и поорать. Так что он даже почти обрадовался, когда с особо противным, каким-то издевательским скрипом повозка наконец остановилась на уклоне – это было понятно по тому, как Илидора повело вбок.

Дракон подумал, что площадка, где стоит повозка, должна быть плотно утоптанной, с желтовато-серой землёй. В Урреке много таких мест: невысокие горы и вьющиеся между ними извилистые дороги, будто случайно сотканные ветром и пылью пару мгновений назад и через мгновение готовые снова рассыпаться в пыль.

Полог отдёрнули, Илидор привычно зажмурился, не дожидаясь, пока из глаз брызнут слёзы от солнечного света. Даже из-под закрытых век он видел, какой этот свет яркий и жёлтый.

Рратан, бывавший в приморском домене Зармидас, как-то говорил, что горы Уррека выглядят точь в точь как рельеф морского дна. А Хшссторга, услыхавшая это, фыркнула и ответила, что тут нет ничего удивительного, ведь меняется всё, даже камень, так почему бы горам Уррека не оказаться бывшим дном морским. Потом Хшссторга и Моран степенно спорили, могут ли сегодняшние горы быть когдатошним морским дном, и Хшссторга говорила:

– Разумеется, да, ведь всё может измениться до неузнаваемости, если дать ему побольше времени – скажем, десять тысяч лет или сто.

А Моран отвечала:

– Ну конечно же нет, ведь море – это море, а гора – это гора.

Хшссторга снисходительно улыбалась:

– О нет, дорогая, ведь никакой предмет не одинаков всегда – мир живёт и дышит, живёт и то, что находится за его пределами. Даже солнце спустя сотни лет светит не так, как прежде.

Моран фыркала:

– Но ведь Уррек очень далеко от моря, милая, если он прежде был под водой, то под водой был и Донкернас, и Варкензей. Знаешь что, ведь и Хансадарр тогда тоже был дном морским, а раз так – Такарон должен был оказаться под водой, ведь он севернее всех этих мест и заканчивается как раз у моря! Но если бы Такарон был на дне морском, то он создал бы нас яйцами рыб, а не драконов!

Слегка сбледнувшее лицо Хшссторги делалось подобным подтаявшему сугробу, и ледяная драконица отвечала:

– Но ведь мы не знаем, каков был весь Такарон, дорогая. Быть может, в его северной части и водились рыбы, а может быть, они обитали в его глубинах. Я вовсе не удивлюсь, если эти мерзкие огромные хробоиды прежде были морскими червями, а вовсе не сухопутными. Быть может, отец Такарон был погружён в морскую пучину, но его каменные ладони защищали нас от солёной воды, а нос его возвышался над волнами, и через этот нос отец Такарон вдыхал и вдыхал воздух, которым мы жили, даже не подозревая, что ладони отца укрывают нас от чуждой стихии!