Дэвид Геммел - Мечи Дня и Ночи Страница 17

— Я Унваллис, — назвался посол. — Господин Ландис Кан ждет меня.

— Без солдат, — сказал джиамад, с трудом ворочая языком. — Вы едете. Они остаются.

Унваллис ожидал этого, но молодой Декадо взъярился. Тронув вперед коня, он выхватил из ножен у себя за плечами один из мечей. Тогда из леса вышли еще джиамады — вдвое больше, чем в охране Унваллиса. Чувствуя, что ситуация накалилась, Унваллис сказал:

— Солдаты будут ждать здесь. Мыс моим спутником едем к господину Ландису Кану.

— Это нестерпимо, — процедил Декадо.

— Нет, друг мой, это всего лишь легкое неудобство. Мы вернемся завтра, — обернувшись, сказал Унваллис гвардейскому капитану. — Я распоряжусь, чтобы вам прислали поесть.

Рядом с молчащим Декадо он проследовал мимо джиамадов. И без слов ясно, о чем тот думает. Их охрана, даже будучи в меньшинстве, могла бы победить этих незамысловатых зверолюдов. У Вечной джиамады крупнее, сильнее и куда совершеннее созданий Ландиса Кана. Декадо — воин, он побывал во многих сражениях и прост по натуре, как все военные. Видишь врага — убей его. Он мало что смыслит в интригах, ему не понять, что врагов можно превратить в друзей или же усыпить их бдительность, чтобы после расправиться с ними. Ландис Кан, по мнению Декадо, — небольшая угроза, и его легко раздавить. Между тем это значило бы совершить оплошность. Война сейчас находится в состоянии идеального равновесия. Вечная имеет перевес по эту сторону океана и, если не случится чего-нибудь непредвиденного, должна уже в этом году одержать окончательную победу. Это позволит ей в будущем году предпринять вторжение за море, на восток, а год спустя и там добиться полной победы. Но если начать восточный поход сейчас, на этом берегу останется недостаточно. Это делает Ландиса Кана важной фигурой. Если Вечная двинет свои полки на Ландиса и его джиамадов, это ускорит ее победу здесь, но замедлит вторжение на восток, а задержка позволит врагу собраться с силами. Равновесие будет нарушено.

Ландиса Кана надо смирить без лишних затрат сил и времени.

Между двумя высокими скалами построили новую стену футов двадцати высотой, с крепкими бронзовыми воротами в середине. Когда путники подъехали ближе, ворота открылись, и им навстречу выехал всадник.

— Унваллис, дорогой старый друг, — сказал Ландис Кан. — Добро пожаловать.

Из балконного окна Скилганнон видел, как Ландис выехал из дворца на юг встречать посланников. Проводив его взглядом, он с мрачным видом спустился в библиотеку. Там, не задерживаясь у книжных полок, он прошел прямо к двери в кабинет Ландиса — надежной дубовой двери, запертой на замок. Скилганнон закрыл глаза, чтобы собраться с силами и сосредоточиться. Потом развернулся влево и ударил правой ногой по замку. Этот маневр он повторил трижды, глубоко подышал, успокоился, пнул по двери еще два раза — и она отворилась.

Войдя, он стал обыскивать комнату. На письменном столе лежали бумаги. Скилганнон просмотрел их, ища какие-нибудь упоминания о себе. Ни в них, ни в ящике стола ничего не нашлось. В задней стене комнаты была еще одна дверь, тоже запертая. Она оказалась тоньше другой, и он выломал замок с одного пинка.

Окошко внутри было закрыто ставнями. Открыв его, Скилганнон осмотрелся. От того, что первым попалось ему на глаза, его проняло холодом. В большую раму вместо картины был вставлен туго натянутый кусок человеческой кожи. Татуировка на ней изображала орла с распростертыми крыльями. Рядом лежала другая рама, лицом вниз. Скилганнон перевернул ее и увидел такую же натянутую кожу, на этот раз с оскаленным леопардом — точь-в-точь как у него на груди. Он взял со столика перевязанные лентой бумаги, развязал их и стал читать, мрачнея все больше и больше.

Ландис Кан скрупулезно записывал каждый свой шаг. Кое-что не поддавалось пониманию Скилганнона, но остальное он понимал без труда. Когда за окном стало темнеть, он собрал бумаги. Он обещал Гамалю, что останется здесь на месяц, и сдержит слово. Потом он уедет и совершит долгое путешествие туда, где когда-то был его дом. Ему нет дела ни до серебряных орлов, ни до Вечной, ни до войны, которую они здесь ведут.

Когда-то он был полководцем великой империи, отдавал приказы и составлял стратегические планы. Теперь его использовали как последнего пехотинца, и это бесило его.

Пока он читал заметки Ландиса у себя на балконе, белокурая служаночка Чарис принесла ему какой-то еды. Он поблагодарил ее, но она все не уходила.

— Тебе что-нибудь нужно, девочка? — не слишком приветливо спросил он.

— Вы завтра идете в горы...

— Ты спрашиваешь или говоришь утвердительно? — вздохнул Скилганнон.

— Утвердительно.

— И что же? Я знаю, что завтра иду в горы.

— Какой вы спорщик. Вы всегда так к словам цепляетесь? Он засмеялся, и на душе у него полегчало.

— Тебя разве ничему не учили, когда взяли в служанки?

— Чему тут учиться? Подай-прими. У вас здесь красивый вид. Там вон отцовская пекарня.

— Так откуда же все-таки такой интерес к моему завтрашнему путешествию?

— Никакого мне интереса до него нет. Просто вы идете туда с Харадом. Он не такой свирепый, каким с виду кажется, вы это запомните. На самом деле он просто застенчивый.

— Не совсем то слово, которое первым приходит в голову. Скорее грубый, сказал бы я. Неучтивый. Недобрый. Но застенчивость, пожалуй, может все это оправдать. Почему ты о нем хлопочешь?

— Харад мой... друг. Не хочу, чтобы у него были неприятности с господином. Вы правда его племянник?

— Разве это так удивительно?

— Нет. — Она отступила в комнату. — Только про вас разное говорят. Говорят даже, будто вы джиамад нового образца.

— И с каким же животным я, по их мнению, смешан?

— Может, с пантерой. Вы такой грациозный... как кошка.

— Хорошо, а теперь ступай. У меня много дел, и, как ни занимателен для меня наш разговор, он никуда нас не приведет.

— Вы только будьте добрым с Харадом. Он хороший.

— Буду помнить. Впрочем, Харад а я знаю лучше, чем ты думаешь. Не волнуйся, Чарис. Мы сходим в горы и благополучно вернемся.

Она ушла, и Скилганнон снова принялся за бумаги. Ближе к сумеркам в комнату вошел Ландис — без стука, красный от гнева.

— Вот как ты отплатил мне? — загремел он. — Взламываешь мой кабинет, воруешь мои бумаги?

— Не кипятись, — гибко поднявшись с места, сказал Скилганнон. — Ты не из тех, кто способен прибегнуть к насилию, и не надо притворяться, что ты такой. Я же ничем тебе не обязан. Разве я просил тебя разыскивать мои кости и вставлять мою кожу в рамки? Начнем сызнова, Ландис Кан, без уверток и умолчаний. Зачем ты взял кости из моего медальона?