Юлия Остапенко - Русская фэнтези-2008 Страница 17

Как бы то ни было, но преданность Гийома была безграничной, соперничая только с его исполнительностью, и, как ни странно, самым близким человеком для своего господина — если слово «близкий» вообще могло казаться уместным при одном только взгляде на Филиппа — был не кто иной, как Гийом. Он заслужил это доверие капля за каплей в течение последних двенадцати лет и ревниво смотрел на всех этих выскочек из свиты своего господина. Да и не столь ревниво, сколь насмешливо. Особенно на этого фон Виттенбаха, который так надулся, что, гляди, сейчас лопнет. Да что он такое? Смазливое личико да важности больше, чем сам он весит. А что еще? Ни ума никакого, ни сердца. А все туда же. Гийом сплюнул на камни. Не посмеет он его, Гийома, тронуть, а тронет — так посмотрим. Пока что благосклонность Филиппа защищала его от многого, что могло бы статься, веди он себя так вольно еще где-нибудь.

Дорога между тем уже почти подвела небольшой отряд к замку. Видно было, что раньше ее уже не раз поправляли, но на самом деле нужно было все делать заново. Кони то и дело оступались в глубокие колеи, разбитые повозками за сотни лет. То у одного, то у другого срывалось крепкое словцо. Дядя Рудольф лишь полтора десятка лет этим замком владеет. Он, конечно, многое успел сделать, но до этой дороги руки не доходили. Единственным, кто помалкивал, несмотря на все неудобства, был сам Филипп. Он нервничал. Сознание своей силы снова будоражило его. Дома, вдалеке отсюда, среди утомляющей тело и душу посредственности, лишь умом сознаешь свое величие… а здесь, при приближении к замку, и потом, когда братский круг замыкается вокруг тебя, чувствуешь это сердцем. И Истинный Бог является во всем своем великолепии, и глаза Его смотрят на тебя, и голос Его раздается внутри.

И вот он, Замок на вершине. Зрелище этих мощных стен всегда впечатляло Филиппа. Если бы кому вздумалось их разрушить, ему пришлось бы основательно потрудиться. Лишь внутренние здания были сложены из «легкого» камня, почти весь периметр замка защищали стены и башни, сложенные огромными глыбами камня породы твердой и неподатливой. Причем, что несказанно удивляло теперешних владельцев замка, эти глыбы так плотно прилегали одна к одной, что, казалось, склеивающий состав между ними не был вовсе необходим. Этот замок удалось взять лишь дважды. То есть в доступных новым владельцам манускриптах определенно сообщалось лишь о двух попытках взятия этой неприступной твердыни, увенчавшихся успехом. И в обоих случаях упоминалось об измене в рядах защитников.

Как удалось первым строителям замка возвести укрепления столь мощные, да еще и на самой вершине? Можно было лишь гадать, но для Филиппа, как и для каноника Роша и дяди Рудольфа, было очевидно: здесь не обошлось без вмешательства высших сил, что воздвигли эту твердь для хранения какой-то святыни. Но люди, которым доверена была эта миссия, позорно пренебрегли ею, и поэтому недостойным довелось утратить замок. И он переходил из рук в руки вместе со всем обширным ленным владением, к которому принадлежал, и лишь когда двоюродный дядя Филиппа наконец прибрал его к рукам, этот оплот будущей Справедливости вернулся к Избранным, и миссия могла возобновиться.

Наверху уже гремели трубы, их ожидали. Тяжелые ворота начали медленно разъезжаться наружу. Маленький отряд опередил хозяев замка. Они подъехали к воротам раньше, и Филипп ждал, не спеша проникнуть внутрь прежде чем створки не распахнутся до конца и не застынут, дрогнув последний раз. Только тогда он проследовал внутрь, на обширное подворье.

Внутренняя часть замка уже не поражала воображение так, как его внешние укрепления. Внутренние постройки неоднократно перестраивали, особенно за последние два века безвластия, когда замок переходил из рук в руки. Каждый раз, когда Филиппу приходилось бывать здесь, боль возникала в его душе, ощущавшей несоразмерность и несоответствие невидимого сердца замка его внешнему величию. Помимо воли он обращался к мыслям о том, как мало осталось их, Избранных, и какой путь суждено еще им пройти для восстановления былой мощи Царства Справедливости и его былого величия.

Рудольф появился в проеме над центральной лестницей. Его обычный картинный жест, когда он театрально развел руки в стороны, словно заключая племянника в объятия, как всегда, заставил Филиппа содрогнуться. Никогда не было между ними родственной приязни, но для непосвященных, таких как этот фон Виттенбах, например, их притворная дружба была единственным оправданием столь частых визитов в Талль. Отец даже считал, что его двоюродный брат Рудольф приобрел слишком большое влияние на Филиппа, и не раз выражал сыну свое неудовольствие, но визиты в Замок на вершине не стали реже.

Филипп также изобразил подобие приязни на лице, спрыгнул с коня, опершись на услужливо подставленное плечо Виттенбаха, и стал не спеша подниматься по лестнице. Все в нем кипело от ярости. Это не он должен был подниматься к Рудольфу, а тот спускаться к Филиппу, но каждый раз дядя нарушал порядок, словно снова и снова показывая окружающим, что между родственниками столь близкими по крови и по духу неуместны церемонии. И каждый раз Филипп, постояв, как дурак, у подножия лестницы, был вынужден взбираться сам, скрежеща про себя зубами, но с улыбкой на лице. А после того, как они заключали друг друга в объятия, любые объяснения на людях становились неловкими, наедине же это было бы похоже на проявление слабости, чего Филипп боялся больше всего, и поэтому приходилось терпеть каждый раз дядины выходки. Так хозяин замка утверждал свое превосходство над Филиппом, словно намекая, что если в иерархии светской он и стоит ниже, то в иерархии Братства они почти равны.

Уже на середине подъема он ощутил, как привычно заныли виски. Это оставалось для него загадкой. Каждый раз по прибытии в Талль, а иногда уже и на подступах к замку, у него начинала болеть голова. Иногда все ограничивалось непонятным давлением и слабым покалыванием в висках в течение нескольких дней, а иногда доходило до таких болей, что приходилось спешно покидать замок, потому что никакие средства не помогали, кроме отбытия. Как только они выезжали из замка, боль начинала таять до тех пор, пока голова не становилась легкой и ясной. Этого не мог понять никто, ибо только на Филиппа Замок на вершине производил такое необъяснимое действие. Лишь каноник Рош однажды, загадочно смотря в глаза, намекнул ему, что миссия Филиппа и Замок на вершине связаны столь сильно, что связь эта проявляется каждый раз, когда он, Филипп, оказывается здесь. Когда-нибудь все станет явным, но не сейчас. Этот великий человек определенно что-то знал, просто Филиппу еще не пришла пора об этом услышать. Сейчас каноника не было рядом с Рудольфом, хотя он любил Филиппа и часто встречал его здесь вместе с хозяином замка. Но Рош наверняка захочет еще увидеться с ним перед началом обряда как его духовный отец, так что им еще предстоит сегодня встретиться.