Вера Школьникова - Дети порубежья Страница 17

С наступлением вечера все менялось: цветочная пыльца оседала на лепестки, утомительные запахи уступали место пряному ветерку, щедро приправленному морской солью, песок постепенно остывал — можно было скинуть соломенные сандалии и погрузить пальцы во влажную прохладу. Зеркальную поверхность воды взламывали волны, и она черным бархатом обволакивала тело, распрямляла спутавшиеся за день волосы, играла тяжелыми прядями.

Солнце медленно гасло, опускаясь за горизонт, сиятельная небесная лазурь наливалась багрянцем, вспыхивала напоследок пурпуром и, переливаясь, таяла — от красного в желтый, из желтого в серый, а за серым наступало короткое ночное царство темно-синего, пронизанное серебряными ракушками звезд. На небо неторопливо выкатывалась луна, зависала над океаном, раскинув на волнах ковровую дорожку.

Отец рассказывал Солле, что первые эльфы из дома Луны могли ходить по этой дорожке не замочив ног. От них сохранились только предания и благодарная память — во время войны эльфийских домов старшие остались на берегу, прикрывая своих детей и внуков.

Корабли успели уйти, победители не стали преследовать беглецов: без первого поколения они не представляли опасности, проще было проявить «милосердие», чем строить корабли и ловить ветер в море. Тем более, что звездные эльфы, сохранившие верность правящему солнечному дому, и так уже возмущались излишней, на их взгляд, жестокостью короля.

Об этом беженцы узнали позже, когда на Лунные Острова начали заплывать купцы. А тогда, проведя в открытом море несколько месяцев, отчаявшиеся беглецы успели потерять надежду, иссякшую быстрее питьевой воды. Но Творец оказался милостив даже к бунтовщикам, презревшим его волю — впередсмотрящие разглядели землю.

Солла родилась уже здесь, через пять тысяч лет после исхода, и не знала другого дома, как впрочем, и все жители островов — смешавшись с людьми, эльфы утратили бессмертие и теперь жили немногим дольше смертных. Девушке досталось достаточно эльфийской крови, чтобы длинные волосы окрасились в серебряный цвет, отличавшийся от серебра седины так же, как природный румянец шестнадцатилетней скромницы отличается от краски на щеках стареющей кокетки. Но во всем остальном она походила на женщин рода человеческого и ни разу за свои тридцать лет не пожалела об утраченном предками бессмертии. Слишком дорого приходилось за него платить.

Дэрек ненавидел вечера. Днем он находил себе дела подальше от берега: резал по дереву, а если не было заказов, плел корзины, что считалось женской работой, замешивал глину для кувшинов, растирал краску, учил деревенских детей играть в веревочку — что угодно, лишь бы не оставалось времени на раздумья.

А вечерами его неотвратимо влекло к воде: Дэрек не мог сопротивляться зову океана и, повертевшись на циновке, покорно, как на поводу, шел на берег. Там он стоял, по колено зайдя в набегающие волны, прищурившись, смотрел на закат, и упрямо повторял, как заклинание, как молитву: "Ничего, ничего, поглядим, погодим. Ничего…"

Наслаждающиеся прохладой парочки обходили его стороной, деликатно не замечая одинокую фигуру резчика, а через некоторое время приходила Солла. Она обнимала мужа за плечи и мягко, но настойчиво, как маленького ребенка, уводила с пляжа.

Они молча возвращались домой, Дэрек садился на крыльцо, выкуривал трубку, набитую дымным зельем — пристрастился уже здесь, до империи дымок не доходил, а на рынках Кавдавана маленький сверток стоил больше месячного матросского жалованья, не по карману было… Потом засыпал, уткнувшись носом в шею Соллы, вдыхая прохладную свежесть ее кожи. А ночью ему опять снились горящие корабли: охваченные пламенем остовы, стеная, рушились в воду, искры огненным дождем рассыпались на песок, черная копоть оседала на лицах, и слезы оставляли на щеках предательские дорожки.

В тот день они в последний раз были вместе, вся команда, кроме капитана. Капитан отказался покинуть корабль. Тогда Дэрек не понимал, в двадцать лет хочется жить, особенно когда тебя за руку держит молоденькая девушка с бархатной кожей и жемчужными глазами, ничем не похожая на портовых шлюх. Теперь, пожалуй, остался бы с капитаном.

А девушек тут было много, каждому нашли по вкусу. Капитану тоже предлагали… Первое время следили, потом перестали — кто, скажите на милость, захочет сбежать от вечного блаженства? Старейшины с виноватым выражением на лицах выполняли все желания пришельцев, не позволяя им только видеться друг с другом. Да и то — поначалу. Теперь Дэрек мог бы навестить бывших товарищей, но не хотел. У каждого из них своя Солла, дети, каждому нашлось дело по душе, и только один он никак не успокоится, не спит ночами.

Этим вечером Солла не спешила уводить Дэрека домой. Она скинула обувь и зашла в воду, стала рядом с ним. Там, где ему было по колено, ей доходило до бедер; ее ладонь скользнула по его спине:

— Ты никогда не привыкнешь, — тихо сказала она. — Я все надеялась. Четырнадцать сезонов дождей, год за годом. Каждый вечер говорила себе: это пройдет, у нас дети. Но я больше не могу лгать. Я не принесла тебе ни счастья, ни даже покоя. Прости.

Он кашлянул, не зная, что ответить, как объяснить, что для счастья ему недостаточно покоя:

— Ты ни в чем не виновата, девочка моя, это все я. Не плачь, Солла, маленькая, я ведь люблю тебя. Только не могу я так больше. Каждую ночь его лицо во сне вижу. Как он на палубе остался. А мы все на берегу. В империи только колдунов сжигают. Трус я, Солла. А ты не виновата.

— Я не плачу, — она заставила себя улыбнуться сквозь слезы, — это брызги. Нельзя так дальше, Дэрек. Ни тебе, ни мне. Я долго думала, прежде чем решиться. Твои товарищи не станут помогать — им хорошо здесь. А ты другой, я потому и выбрала тебя, когда старейшины искали для вас жен. В тебе там, глубоко, пружинка сидит, как в детской игрушке. Ты ее скручиваешь, сдавливаешь, загоняешь вглубь, а потом она распрямится, и пробьет тебя насквозь, насмерть. И меня вместе с тобой.

— И что же делать? С этого проклятого острова не убежишь! Меня даже из деревни до сих пор не выпускают.

— Старейшины тоже знают, что ты хочешь вернуться. Все знают, ты скрывать не умеешь, прозрачный, как вода в лагуне. Они не могут позволить. Я не знаю, почему они так решили, но верю, что так было нужно. Вот только ты мне дороже всей их мудрости. Я не знаю, что случится, если ты вернешься к себе домой. Может быть, небо рухнет на землю, может быть, острова опустятся на морское дно, пусть будет так. Ты мне дороже самой жизни, муж мой. Если ты уплывешь, я больше никогда не увижу тебя, но приму и это. Я готова потерять тебя, если это единственный путь сохранить твою душу, Дэрек.