Андрей Марченко - Люди, дружившие со смертью Страница 17

– Цирк или зоопарк, – предположил я. Тролль промолчал, вероятно, оттого, что подобного еще не видел, но Ади мне ответил:

– Странствующий бордель. Но мы оба ошибались – это был бродячий театр.

Мы перегородили им дорогу. Просто вышли на тракт: я в центре, Ади справа, тролль – слева. Оружие не обнажили, но прятать тоже не стали. Объехать нас у них бы не получилось, и они остановились в дюжине шагов.

– Чего надо?… – крикнул старик-возничий.

– У меня конь захромал, – ответил Ади. – Если у вас есть лишний, я бы вам хорошо заплатить… Вряд ли они поверили – проезжий шлях был плохим местом для сделок.

– А у твоих друзей тоже лошади сдохли?

– Не сдохли, но двоих они не понесут…

– Да у нас у самих вол пал… Это была правда – театр был небогатым, настолько, что обходились они лишь необходимой тягловой силой. Потеря одного вола пробила в их бюджете брешь… Из фургона появилась голова женщины, она что-то прошептала возничему.

– А ведь верно… – проговорил тот: Уж не господина Реннера-младшего мы здесь видим? Ади слегка поморщился и кивнул:

– Он самый… Старик спрыгнул на землю, подошел к нам ближе и стал внимательно рассматривать Ади внимательней. Я и тролль возницу будто не интересовали вовсе. Причем на самого известного убийцу он смотрел вовсе без страха, будто знал то, что нам было неизвестно.

– Он самый… – согласился старик. – Не каждый день в чистом поле встретишь живую легенду… Вы, господин Реннер, конечно легенда, но злые языки утверждали… Уж простите, что вы уже не живая легенда… Старик хохотнул… Ади кивнул, сдувая с перчатки пылинку:

– Покамест жив… Можешь даже пощупать… Тот так сделал, будто портной попробовав ткань его куртки:

– Для нас было бы большой честью помочь вам и вашим друзьям, но я не представляю как… Хотя… Если вы не сильно спешите, могу предложить место в фургоне. Мы идем в Найвен и Лот… Уж там вы кобылку себе подберете… Так мы и сделали. Решение нашлось выгодное для обоих сторон. Мерина впрягли в телегу, Ади забросил в нее седло и сел сверху. На краю уселся тролль, я остался при своих… Когда колонна тронулась, я не преминул съязвить:

– Ну как дела, у рыцаря на телеге? Ади просто отмахнулся и откинулся на спину. Он смотрел в небо, на его губах появилась улыбка. Я подумал, что он имеет на нее право – ехать ему было удобней. Я плюнул и легко ударил коня в бока, догнал головной фургон, и на ходу спрыгнул на козлы. Когда я обернулся, оказалось, что правит не встретивший нас старик, а юноша лет пятнадцати. В руке он держал лист, с коего зазубривал текст.

– День добрый… – сказал я, привязывая коня к борту фургона. Он кивнул в знак того, что день действительно не плох. Я не стал развивать тему – в конце концов я сам поздоровался только потому, что надо было что-то сказать. Парень зубрил слова из пьесы, более подходящие для скороговорки, чем для подмостков. Когда-то я слышал эту пьесу и даже покупал либретто. Насколько я помнил, эти реплики принадлежали Отцу Богов. В пьесе тот был персонажем неоднозначным, но не до такой степени, чтоб его дали играть безусому юнцу:

– «.. Вот я сам – в небесах Сею страх я в глазах …» Парень запнулся и я подсказал:

– «… Не скрывал – я солгал …» Юноша кивнул в знак благодарности и продолжил:

– «… Я презренный в грязи Вашей силы я вождь Я есмь жар, я есмь дождь Это ново? Сказать снова? Иль не так? Возрази?… …» Парень выдохнул – его монолог закончился. Почти закончился.

– Рано расслабился, – сказал я… – ты еще должен сказать «м-м-м-мо-мое п-п-п-п-поколенье»

– На сцене я хорошо заикаюсь и без репетиций. Мы засмеялись – он тихо, я громче.

– А вы увлекались театром?

– Театр как корь – им нужно единожды переболеть в жизни, – ответил я расплывчато чьей-то цитатой.

– А теперь тоже гастролируете?

– Аха… Воздушный цирк барона Манфреда. Только смертельные номера.

– Здорово… А покажите? Нет, положительно – вредно лгать юношеству. Или шутить…

– Может и покажем… А может и нет… Надеюсь на последнее, ибо, думаю, зрелище тебе не понравится. Я еще не знал, что показать все же придется. Причем скоро…

В театре

Старика который узнал Ади, звали Кольдиганом. Он был главным пайщиком театра, режиссером и драматургом. Все остальные в театре были или его родственниками или совладельцами, а чаще и тем и другим. Парень, с которым я ехал, был его сыном и откликался на имя Мориц. Кольдиган никогда не расставался с карандашом, заткнутым за ухо, и записной книжкой, которую носил в сапоге. В нее он периодически что-то черкал. На первой же ночевке он рассказал о себе такое:

– Начинал на городских подмостках. Или на лобном месте. Впрочем судите сами – по пятницам на помост закатывали плаху – рубили конечности и головы, рвали ноздри, жгли каленым железом, читали приговоры на конфискацию или изгнание. А за ночь кровь высыхала и вечерами в субботу или в воскресенье ставили декорации и играли на крови. Конечно же кровь пытались отмыть, но она быстрей въедалась в доски, они становились дублеными, бурыми. Комедии на моей памяти не ставили ни разу, но все же чувство было странным… То иногда думаешь, что спектакли идут три дня, и в пятницу тоже было представление. Казенные подымятся на бис, возьмутся за руку с палачом, кровь окажется брюквенным соком… Ну иногда и наоборот – что мы не играем, а живем, что именно на сцене – предпоследняя истина.

– Отчего предпоследняя?

– Оттого, что последняя у бога…

– Убога?… – встрял в разговор Эршаль. Я не мог понять – издевается он или действительно не понял.

– Кстати, а какой теологической доктрины придерживается… – я чуть не сказал «тролль», но вовремя спохватился, – ..придерживается господин Эршаль?… Мне подумалось, что вряд ли тролль верит во что-то. Тем сильней я удивился, когда тролль ответил:

– Верю. Отчего же не верить.

– И во что, если не секрет?

– В разум, в разумность…

– То есть, сказал Кольдиган, – вы верите в абстрактный разум, в человека?.. Кольдиган кивнул:

– Ну это гипотеза… Разумность-то… А как же быть с божественностью? С богом или богами? К слову, ваша религия монотеистическая или поли…

– Неа, я не поклоняюсь ничему. Не молюсь, не бью поклоны. Я признаю верховенство разума. Носитель его частицы – любое мыслящее существо. Все разумные вместе образуют всеобщий разум.

– Единство слагает множество, частица бога в каждом из нас. Ты есть бог,

– заметил Ади, Но здесь нет элемента сверхъестественного, нет потустороннего, нет идеи спасения. Народ за таким не пойдет… Эршаль хохотнул:

– А мне и не надо, чтоб за мной ходили… У меня на это, знаете ли аллергия. Это мое мнение, и я не намерен его никому навязывать.