Елизавета Манова - Один из многих на дорогах тьмы… Страница 17

— Что ты знаешь, Аэна? — спросил её Вастас.

— Я видела сон, — сказала она. — Тот, кто ушёл, смеясь, вернулся в гневе. Мне снился Торкас, — сказала она. — Он лежал окровавленный на земле, а бог стоял над ним, охраняя, и вся земля была залита кровью, и горы трупов гнили на ней. Мне снилось, — тихо сказала она, — как вышел из моря огонь, пожирая и землю, и небо. Но бог сражался с огнём, и огонь отступил. Тут Торкас позвал меня, и я пробудилась. Брат! — сказала она, — я въяве видела бога! Испуганная сном, я пошла в молельню. Огонь бушевал, он был словно факел в бурю, и в пламени я увидела бога. Он стоял у портика Верхнего Храма в обличье Торкаса, но это был Он. Плащ его был прожжён и панцирь изрублен, а в руке обнажённый меч.

— Торкас — мой сын и наследник, — угрюмо ответил Вастас. — Я не отдам его даже богу!

И она подумала: если он жив. Если мой мальчик, мой Торкас ещё не на чёрной дороге.

— Завтра я ухожу, — сказал Безымянному Ронф. Они сидели вдвоём в уголке темноватой харчевни, где было грязно и чадно, но зато не бывало чужих.

— Отведу караван до Горты, — говорил он неторопливо, — а там возьму ещё пятерых и отправлюсь в Заннор — за обозом с солью.

— Нет, — сказал Безымянный. — Останься здесь.

— Я — человек служилый, должен выполнять, что велят.

— Ты должен служить Ланнерану, — ответил Он, — а его судьба решится теперь. И не только его, — сказал он угрюмо. — Может быть, внуки твоих внуков увидят свет, если все будет сделано так, как надо.

— Приказывай, господин, — просто ответил Ронф.

— Мне нужен человек по имени Ваннор. — Знаешь его?

— Я слышал о нем. Но, господин…

— Что?

— Он под покровом Предвечного, — сказал еле слышно Ронф, — а Предвечный мстителен и всемогущ.

— Всемогущ и мстителен? — Безымянный медленно усмехнулся, и так ужасна была улыбка, что Ронф против воли отвёл глаза. — Или одно или другое, Ронф! Мстительность — это болячка слабых. Ты видел когда-нибудь звезды? — спросил он резко.

— Да, господин. Давно. Ещё когда не женился.

— Их нельзя сосчитать, правда, Ронф? А каждый из этих огней такой же мир, как и наш, со своими людьми и своими богами. Если Предвечный творец всех этих миров, то что ему до человеческих дрязг? Почему он всемогущ лишь здесь, в Ланнеране?

— Я… я не знаю, — ответил Ронф боязливо.

— Чего ты дрожишь? — с усмешкой спросил Безымянный. — Разве болорцев уносит ночная смерть?

— Нет. Пока ещё нет.

— Видишь, он не властен даже над вами. Толика мужества и капля здравого смысла — и он уже не сможет вас одолеть. Мне нужны болорцы, — сказал он Ронфу. — Пока сражаются боги, людям стоит заняться своей судьбой. Если кто-нибудь выступит против чёрных…

— Кто?

— Чернь или знать, или кто-нибудь со стороны. Иногда неплохо забыть о вражде. Честный враг надёжней продажного друга. Ты меня понял?

— Да, господин. Мы выступим за него или просто не станем драться.

А к вечеру страх его одолел.

Ваннор не был подвержен страхам. Много раз он ходил по краю, по острому, гибельному острию, и случись ему оступиться, он как истинный ланнеранец рассмеялся бы смерти в лицо.

А сейчас он сидел у себя — в тайном логове, известном немногим, в крепком доме, набитом стражей, под защитой Самого — и озноб непонятного страха тяжело сотрясал его плоть.

И когда без стука открылась дверь, и закутанный встал на пороге, страх безмолвным криком взорвался в нём — и погас, как лампадка в бурю.

Вот и все. Пришёл его час.

Он всё равно потянулся к гонгу, но вошедший сказал равнодушно:

— Не трудись. Некого звать.

— Жаль, — сказал Ваннор, — я велел бы подать вина. Проходи, — сказал он, — садись. Или ты убьёшь меня сразу?

Бог подошёл, сел напротив, снял повязку с лица. Он был совсем, как тогда, даже ещё моложе. Если б не взгляд и не складка губ, он казался бы просто мальчишкой.

— Нет, — сказал бог. — Сначала поговорим.

И тень надежды: может, сумею? Умолить, перехитрить, обмануть…

— Нет, — сказал бог, — не мучай себя надеждой. Я не оставлю тебя в живых. Но я предлагаю, как ты когда-то: ответь на вопросы, и получишь лёгкую смерть. Ты ведь помнишь — моя была неприятной.

Странно, но в юном лице не было гнева, и в странных давящих глазах только печаль.

— И ты поверишь моим словам? — спросил его Ваннор с усмешкой.

— Да, — потому что ты его ненавидишь.

— Кого?

Можно заставить голос звучать, как обычно, но не спрятать вспотевший лоб, не сдержать метнувшийся взгляд.

— Его, — спокойно ответил бог. — Я не знаю, как ты его называешь. Он неважный хозяин, — сказал ему бог, — и не вступится за тебя, хоть служишь ты верно.

— Я служу только себе, — ответил Ваннор угрюмо. — Я хотел власти, и я её получил.

— Какой? — мягко спросил его бог. — Для себя? Для своего храма? В Ланнеране не клянутся Предвечным и не просят его ни о чём. Если исчезнет страх, вас всех перебьют и храм ваш сравняют с землёй. А твоя власть в чём, Ваннор? В том, чтобы кого-то убить? Но кого испугает смерть от меча, раз по городу бродит ночная смерть!

— Я не был так многословен, Энрас!

— Да, — терпеливо ответил бог. — Я трачу слова и время, а его у меня в обрез. Я мог бы заставить тебя говорить. Немного усилий — и ты мне все выложишь и будешь молить меня о смерти.

— Не все рождены палачами, — ответил Ваннор с усмешкой, — даже меня поначалу тошнило. Тебе же будет ещё противней, потому что я жирен, а это зрелище мерзко вдвойне. Но я, пожалуй, рискну.

Бог пожал плечами и сказал: — Как хочешь, Ваннор, — и в страшных его глазах уже не было грусти — только острый холодный огонь.

— Нет, — сказал Ваннор, — я пошутил. Боюсь, что я не сумею молчать до конца, а мне не хочется умирать растоптанной тварью. К тому же ты прав: я его ненавижу. А вот тебя, как ни странно, нет. А что тут странного? — спросил он себя. — Я даже немного тебе благодарен. Я, Ваннор, ничей сын, палач и подручный для грязных дел — перед смертью чувствую себя человеком. Даст ли больше самая достойная жизнь? Ладно, — сказал он, — я не беру в долг. Ты узнаешь всё, что захочешь, но сначала я кое-что скажу. Не снисхождения ради — просто я должен это сказать. Это не я пытался схватить Аэну. Мне не надо было её искать — я знал, где она. Когда я пугал тебя — это были только слова. Не отдал бы я Ему самый чистый цветок Ланнерана!

— И ты ему служишь!

— Да! — сказал Ваннор. — Да! Но я позволил Вастасу увезти Аэну. Я знал, что она родила сына. Целых пятнадцать лет это знал только я, пока Он не учуял сам.

— С тех пор ты меня и ждёшь?

— Конечно! — ответил Ваннор. — Я знал, что ты тоже бог. Последнее дело для смертных мешаться в распри богов. Да! — сказал он, — я его ненавижу. Но если бы пришлось выбирать — я снова бы выбрал его. Мне лучше быть грязью под ступнями бога, чем грязью под ногами людей. Да! — сказал он, — я вышел из грязи. Я был воришкой, доносчиком, наёмный убийцей. Все меня презирали, и сам я себя презирал. А теперь — спросил он, — где они — те, что были не запятнаны и благородны? Кто из них попробовал сопротивляться? Кто из них хоть раз осмелился на то, на что я — мерзавец — осмеливаюсь ежечасно? Ладно, — сказал он, — это глупые речи. Наверное, я всё-таки люблю Ланнеран так же сильно, как ненавижу. Спрашивай, — сказал он, — теперь я на все отвечу.