Жертвуя малым (СИ) - Медейрос Вольга Страница 18

Соль вновь длинно извинился перед ней, подчеркивая, что прощения он не заслуживает, и я увидела, как занавеска отдернулась под сморщенной рукой старухи. Сделав вопросительное лицо, я поглядела на плебейку, но она в мою сторону не смотрела. Проковыляв к низкой дверце лачуги, старуха распахнула ее и выразительно уставилась на Соля. Он прошагал мимо меня, я приподнялась на табурете, всем видом показывая, что намерена последовать за ним. Он задержался на пороге и бросил через плечо:

— Жди здесь.

— А ты куда? — как можно менее обеспокоенным тоном поинтересовалась я.

Он повернулся ко мне вполоборота, и, не глядя, произнес:

— Есть одно дело, составить в котором компанию ты не сможешь. Займет часа два, затем можно будет вернуться назад.

— Опять хочешь удрать? — нехорошим голосом проговорила я, вставая. — Я пойду с тобой!

Он коротко взглянул на меня, на безучастную старуху, и сказал устало:

— Останься здесь. Вреда тебе не причинят, и к назначенному сроку ты попадешь в храм. Сумев соблюсти все поставленные условия.

Он говорил со мной вежливым тоном, можно сказать, просил, и я не сразу нашлась с ответом.

— Обещаешь? — спросила, наконец, я.

И он, глядя мне прямо в глаза, кивнул:

— Да.

Я сдалась.

А когда он ушел, старуха закрыла за ним дверь, и я уселась обратно на табурет, — лишь тогда я подумала: «Вот так же он, наверное, подбил своих дружков-плебеев на кражу с летальным исходом. Просто взял, и показал вдруг свою человечность. Да что же ты за тип, смесок Соль?!»

Мне стало погано. Сидеть в нищей плебейской лачуге и ждать, положившись на честное слово не пойми кого, — то еще развлечение. Не желая предаваться унынию, я вперила взор в плебейку, шурудившую у очага с кочергой в руках, и громко, раздельно спросила ее на языке свободных людей:

— Как давно ты знакома с этим субъектом?

Глава 3

Угроза из-за Купола

Во сне я была огромной и очень больной. Тело кровоточило, дышать было больно и трудно от жутких испарений, поднимавшихся с поверхности источенной язвами кожи. Я лежала под небом, слепым и бесстрастным, стонала, силясь поднять то руку, то ногу, смести с себя паразитов. Они грызли мою еще живую плоть, въедались в нее, причиняя зуд. Множество насекомых вилось надо мной, вызывая дрожь отвращения. Я хотела стряхнуть их, отогнать, но немощь исполинской тяжестью давила сверху. Мои огромные, простертые в бесконечность руки казались пудовыми, ноги, ступни и пятки, как гвозди, вколачивали меня… во что? В смертный одр?

Тверди подо мной не было, или я не ощущала ее, мучимая, как недугом, собственным весом. Паразиты кишели, забираясь в потаенные уголки изъязвленного тела, они жили, жрали, плодились, гнили, и я не знала, что из этого мучит сильнее. Больно было везде, кости стонали под тяжестью мяса и жил, зуд от паразитов нестерпимо свербел. На грудь, напротив сердца, давило невыносимо. В полубезумии-полубреду я скосила глаза туда, где под черной колышущейся массой насекомых проступал полукруглый нарост. Паразитов вокруг него не было, они заканчивались на уровне бедер, но весь он был покрыт насекомыми, попросту облеплен ими до такой степени, что разглядеть, каков он, не представлялось возможным.

Я попыталась. Подняла руку, проволокла ее по выступившим костям таза, вдоль провалившегося живота, проскребла по выпирающим костям грудной клетки. Ладонь взметнулась и упала, оттерев с края нароста налипших тварей. Глазам открылась солнечная синь неба, крошечный, изогнувшийся ящеркой остров, к западу и к югу еще по одному, маленькие, как точки. Там, на этих островках-под-Колпаком тоже копошились паразиты, они были не черные, как те, что снаружи, а белые, белесо-розовые, как личинки. Были там и гусеницы, совсем немного, несколько штук, забранные в паутину, они сосали из личинок их розоватую сытость. Их спеленатые куколки крепились к ветвям кровавого дерева, растущего из центра моей груди; я видела, как под корнями болезненно и неровно бухает мое багровое сердце. По струнам своей паутины куколки вливали мерзкую сытость в мою кровь, не давая сердцу остановиться. Моему телу, живому трупу, не давали умереть эти мерзкие твари, не способные или не желающие стать бабочками. Личинки жрали меня, но больше были заняты тем, что пожирали друг друга. Паразиты снаружи нароста боролись друг с другом за жизнь, за последние крохи расползающейся плоти; эта мерзость внутри кормилась за счет себя самой, чтобы не дать мне умереть.

«Дайте! — захрипела я, и в безмолвных небесах надо мной мелькнула угрюмая зарница. — Дайте мне умереть!»

Насекомые снаружи начали вновь налипать на то место, что удалось расчистить мне в последнем упрямом усилии. Я только и успела заметить краем глаза, прежде чем провалиться в полубред-полубезумие от всего этого копошения, разложения, тяжести и слепоты небесного взгляда, как черный паук с серебристой полосой на спинке вдруг выпрямляется на тонких лапках посреди самого большого острова. Что он сделает, куда побежит? Достанет ли в его жвалах яда, чтобы остановить мое огромное измученное сердце? Он так мал и слаб, он одинок, сумеет ли он освободить меня от липкой паутины?

И так ли хочу я, чтобы он сумел?..

Соседка толкнула меня локтем в бок, и, всхрапнув, я пробудилась от мучительного жуткого сна.

Жрица-наставница укоризненно взглянула на меня, и нараспев продолжала:

— Таким образом, мы можем отметить, что намоленными могут быть не только места и объекты, скажем так, неживой природы, но даже человеческие существа. Когда совокупная вера множества людей одновременно воздействует на ту или иную точку в пространстве, или же направлена на определенного индивидуума в течение длительного времени, он начинает приобретать некоторые сверхъестественные свойства. Мы не разбираем сейчас феномен шаманского экстаза или одержание духами и божествами, а также прочие случаи личного обладания особыми способностями, но ведем речь исключительно о силе массового волевого воздействия на объект, изначально не наделенный никакими выдающимися характеристиками. Несмотря на то, что от природы данный объект не проявлял приписываемых ему свойств, в силу сходства и интенсивности ожиданий, возлагаемых на него группой верующих, он может приобрести выдающиеся способности и сохранять их на протяжении всего периода воздействия и даже некоторое время после того, как оно прекратилось в силу различных причин. Не нужно, однако, забывать, что вера должна быть искренней, глубоко укорененной, и не иметь отношения к рассудочной деятельности. То есть речь, как вы понимаете, в данном случае идет именно о вере, а не ее рациональном суррогате. Поэтому нужно помнить о том, что искусственно направить такую веру на произвольный объект для получения эффекта намоленности вам едва ли удастся. Для этого нужны особые условия, предпосылки, совпадение, как в классическом литературном произведении, места и времени. Для целей манипуляции с примитивными верованиями этот механизм подходит плохо. У вас есть вопросы, примеры?

Я прикрылась свитком, и от души зевнула. Вопросов у меня не было. Зато имелся хороший иллюстративный пример. Соль на роль намоленного объекта подходил как нельзя лучше.

«Явился такой вот, — с неприязнью подумала я, пока товарки почтительно расспрашивали наставницу о деталях описанного процесса, — и совпал с примитивными плебейскими верованиями. Закружил бедолагам головы, а потом на преступление подвигнул».

Я очевидно не выспалась, и была зла на весь белый свет.

Жрица-наставница завершила лекцию пожеланием написать ей эссе об известных нам случаях проявления эффекта намоленности, но я знала, что о своем опыте путешествия за пределы Саракиса не расскажу, ни за что на свете. Мне не хотелось вспоминать, и, конечно же, подобная откровенность немедленно дискредитировала бы меня и донну.

«Но вот донне-то зачем все это?» — задумалась я, пока моя группа строилась, чтобы переместиться в зал для собраний. Настал канун Парилий, и жриц-послушниц вроде меня ожидала уборка в храме.