Алексей Семенов - Травень-остров Страница 18

— Твоя мать должна быть довольна тобой, — нежданно сегван явил знание веннского обычая. — Я — кунс Хаскульв. Хальфдир мой брат.

Хроника 2

Пес в городе

Глава 1

Венн — знак опасности

Звонкие доски галирадских мостовых не знали разницы, хорошо ли, худо ли человеку, на них ступившему. Гулко приветствовали они сегванов, ведущих в поводу лошадей. Верхом по городским улицам разъезжать дозволялось только старшинам да кнесовой дружине.

Следом за сегванами, озираясь на невиданное доселе скопище домов, мягко, точно кот, ступал венн — ростом выше среднего, ладно сложенный, русоволосый, по-веннски обросший и бородатый. Однако ж и город не сильно занимал его: невеселой была их дорога от Лесного Угла, а последний переход труднее всего. Нет, не встретились им по пути разбойные люди: кто ж из лихих посмеет напасть на большой сегванский отряд? Но глаза кунса Хальфдира, хоть и закрыл их брат его, Хаскульв, будто бы глядели каждому в спину, недвижно и тяжело. Тело Хальфдира — одного его из всех павших под черной грозой — искусно сохранил, явив хитрое свое умение, нанятый Хаскульвом бальзамировщик-саккаремец. Сохранил только для того, чтобы выполнить обряд погребения как положено и достойно морского кунса — в море.

Шли к Ранкварта-кунса двору, на сегванский конец. Ранкварт, хоть и был молод, почитался сегванами за главного кунса, пусть и не знали сегваны единой власти, подобно власти галирадского кнеса. Туда же поспешали ныне со всех концов страны, до коих успела долететь весть о печальном событии, иные кунсы, признававшие верх Ранкварта. Хальфдира многие почитали, пускай и не любили. А воинскую доблесть и сметку купеческую ценили сегваны превыше всего, потому и спешили последнюю почесть удачливому соплеменнику воздать.

За те дни — седмицу, — что провел Зорко с сегванами, те понравились ему даже и более, нежели сольвенны-родичи. Конечно, Правда у сегванов была иной. Допускала и кровопролитие, и месть, и обман даже. Но и корней своих держались сегваны крепко, куда бы судьбина их ни бросила. По всей земле, сколь есть ее, как уразумел Зорко, слушая древние басни-были, до коих сегваны были великие охотники, знали сегванские полосатые паруса. И повсюду, куда только доплывали их узкие длинные, точно змеи морские, корабли, сегваны селились, зане студеное море, лежавшее на полночь от Сегванских островов, год от года набиралось морозной мощью, и ледник жадным своим языком слизывал остров за островом, вынуждая людей покидать обжитые места и доверяться соленым волнам. Нравом северные люди были суровы, мрачны даже порой, немногословны, а коли шутили, так будто великая рыба кит хвостом бьет: весомо шутили, доходчиво. Зорко, пожалуй, не смог бы сразу сказать, если б его спросили, чем ему сегваны приглянулись, но чувствовалась в них крепость душевная, коей маловато осталось в сольвеннах. Не стали бы сегваны за деньги в своем печище позволять темным делам вершиться. Впрочем, так и не понял Зорко, а есть ли у сегванов печища?

Иттрун всю дорогу промолчала. Крепилась девица, только по утрам видел Зорко то, чего не утаишь: глаза красные. Значит, ночью плакала. Тихо, так, что никто не слышал.

«У Хаскульва не пропадет, — мыслил Зорко. — Только при отце, должно быть, милее было».

Зорко и сам поначалу не знал, зачем пошел с сегванами. Мог ведь и по-своему поступить, Хаскульв бы неволить не стал. Дня два спустя, впрочем, осознал: он и Иттрун — они двое только и остались, кто видел, как дело было. Им двоим, как никому, и надлежит кунса в последнюю дорогу к Звездному Мосту провожать. И тут же, будто мысли венна подслушивал, подошел к парню Хаскульв. Пошел рядом, в бороде своей черной поскреб и спросил, но так, будто ответ знал:

— На работу думаешь наняться?

— Думаю, — не стал скрытничать Зорко.

— Галирад — большой город. Снеди много надо, — согласно кивнул кунс. — Пшеницей хорошо торгуют. Тебя только вряд ли возьмут работать.

— Это почему? — как-то даже обиделся Зорко. Хвалить самого себя у веннов принято не было, мало того, считалось дурной приметой: самого себя не сглазить бы, но на земле трудиться Зорко умел, не отнимешь.

— Венн, — коротко, будто гвоздь деревянный вогнал, сказал Хаскульв. — Опасаются вас, а в деревне и подавно. Тебе в город надо. Что умеешь?

— Красильное дело знаю. — Зорко даже и возражать не стал Хаскульву: прав тот, не прав, а в городе пристроиться и впрямь было полегче. Правда, и надежи на город было меньше.

— Узоры рисовать умеешь? По дереву резать? — продолжил вопросы кунс.

— Могу. — Зорко чуть руками не развел: уж по дереву резать все венны умели, как же иначе, коли в лесу живешь?

— Искусно ли? — вопросил тут Хаскульв.

— Показать могу. Чего зря бахвалиться? — буркнул Зорко.

— Посмотрю, — обещал сегван и с тем оставил тогда Зорко. И вот уже до города дошли, но обещания своего кунс так покуда и не выполнил.

Глава 2

Гостеприимство за железными воротами

Сегваны жили в городе так же, как привыкли у себя на родине, оставленной некоторыми родами уж давно, — таких именовали береговыми, а иные, которые приехали недавно, еще числили себя островными, и говор у них отличался: согласные звучали резче, а гласные — дольше и отчетливее. Двор Ранкварта был побольше других. Его окружал крепкий тын в два с половиной человеческих роста высотой. Входили на двор через надежные дубовые ворота, окованные железом! Хоть и минули давным-давно те времена, когда железо ценилось чуть не на вес золота, а все ж такое мог себе позволить не каждый. Зорко, бывший в городе первый раз, тем не менее смекнул, зачем это Ранкварт так расстарался. Здесь, в Галираде, славен был человек не столько тем, что умел, а тем, сколько имел. Со всех концов земель сольвеннских, вельхских и сегванских стекались в Галирад сильные люди, дабы утвердиться в стольном граде и уж отселе повелевать. Известное дело, с горы дальше видно! А коли хочешь, чтобы почитали тебя за сильного, так покажи товар лицом! Вот Ранкварт и показывал. Разве что кнес мог себе позволить такое: бояре, мимо проезжая, и то оглядывались завистливо.

Зорко и сам оценил ворота. В железе венн толк знал, пусть и не работал в кузнице. Умел Зорко на тонком листе медном либо бронзовом чеканить, а в таком деле про железо не знать никак нельзя. Доброе было на воротах Ранквартова двора железо, только Зорко не это больше приглянулось. Захватило его то, что не простые ворота были, а с узорами. Литьем ли, ковкой ли, а скорее и тем, и этим, сотворили мастера на железе разные картины: вот наверху сегванские боги пируют, и среди них главный — Храмн — самый большой и высокий. За седмицу Зорко успел узнать, что на деле вовсе не так, что брат Храмна и посильнее будет, и в плечах пошире, да и ростом повыше, только на картине все было иначе, по правилам. Если Храмн — главный, то изобразить его следовало больше и выше прочих, иначе не мыслили мастера, как соблюсти божественный порядок. Из остальных имен сегванских богов — а было их множество — Зорко упомнил одного Хёгга. Был здесь и Хёгг, ниже всех на пиру сидел, бороденка кудлатая вверх задралась от бахвальства. Тут же, прямо у богов под ногами, предавались потехе ратной воины. Были то славнейшие бойцы — и Хальфдир-кунс, как говорили, скоро к ним присоединится, — и кое-кто из них ни ростом, ни силой и богам не уступал, но все ж и телом, и духом не так крепки и стойки ко времени и всяким превратностям и бедам оказывались люди, потому и смотрелись богатыри сегванские перед богами ровно лайки перед медведями.