Дмитрий Емец - Свиток желаний Страница 18

Комиссионер оказался вдруг рядом с Огурцовым. Его пластилиновый рот раздвинулся. Герцог ватных палочек увидел изъеденные зубы и язык, покрытый могильной зеленью, сквозь который неторопливо проползал червяк. В мире не было ничего омерзительнее этого рта. Огурцов мгновенно покрылся брезгливым потом. Стараясь не дышать, он вжался спиной в стену.

– Отдай эйдос! – жутким голосом произнес Тухломон.

– Не-ет! – дрожа, промямлил Огурцов. Что такое эйдос и зачем его требуют, он не знал, но чувствовал почему-то, что это нечто крайне нужное ему самому.

– ЧТО? – страшно взревел комиссионер. – Не отдашь? Отдай, дрянь, а то поцелую! А вместе с поцелуем переносятся грипп, менингит, туберкулез и болезни сердца!

– Ню-юет…. – простонал Антон, но уже с новой интонацией. Мгновенный, невесть откуда взявшийся ветер швырнул ему в лицо вырванные страницы медицинской энциклопедии.

– Да, роднуля. Медицинский факт. Еще с поцелуем передаются ветрянка, оспа, ангина и дифтерит. И не проверяй, знаю ли я медицину! Я ее сам по приказу Лигула выдумал! – непреклонно заявил Тухломон.

Комиссионер вдруг страшно разросся. Посинел, как утопленник. Теперь он занимал добрую треть комнаты.

– ОТДАЙ ЭЙДОС, НИЧТОЖЕСТВО! Или смерть! Повторяй! «Я передаю свой эйдос Тухломону и отказываюсь от всех прав на него». НУ ЖЕ!

Страшный зеленый рот надвинулся на Огурцова. Изо рта пахнуло сырой землей и гнилью. Вновь высунулся кошмарный, источенный язык. Но и этого комиссионеру показалось мало. Он поднял пистолет и направил его Огурцову в лоб.

– Эйдос или жизнь! Выбирай! Смерть тела или смерть духа! Говори, или застрелю! – змеей пробираясь в самое сердце Антона, пророкотал жуткий голос.

– Смерть духа… Отказываюсь от всех прав на эйд… – едва двигая губами, выговорил Антон.

– Эйдос! – услужливо подсказал Тухломон.

– Отказываюсь от прав на эйдос и передаю его Ту…

– …хломон я. Нету у меня ни мамочки, ни папочки! Повторяй, не зли сиротинушку!

– Тухломону! – убито повторил Огурцов.

Комиссионер приятно заулыбался и одобряюще похлопал герцога гигиенических простыней по щеке.

– Надо бы погромче, да и так сойдет! Умничка, все сделал для папочки! А за то тебя люблю я, потому что ты лапуля! Потому что ты, хмырюля, Тухломону угодил! – умиленно и в рифму сказал он, перевирая известный детский стишок.

Страшный рот Тухломона захлопнулся. Зловоние мгновенно исчезло. Под глазами Тухломона обозначились мешочки, а само лицо провисло и обмякло, точно тронутый плесенью помидор. Плечи съежились, грудь опала. Да и сам комиссионер предстал вдруг жалким и ничтожным созданием. Огурцов с внезапным и стыдным прозрением понял вдруг, что то, чего он боялся, и то, чем так брезговал, оказалось просто дрянью – самым заурядным и нестрашным пластилином. Пластилиновым оказался и червяк, и ужасный пистолет. Дуло его смялось и поникло. Тухломон, покосившись на него, небрежно скатал пистолет в ком и прилепил его к ноге. Ком расправился, растекся и стал на место, как влитой.

– Преполезная вещица! Ах-ах, знал бы ты, сколько дряни я из него уже лепил: и бомбы, и обручальные кольца, и чемоданчики с деньгами, и депутатские удостоверения… – поведал он по секрету.

Устыдившийся Огурцов осознал, что стал жертвой грандиозного блефа. Но было уже поздно что-либо менять. Комиссионер, старчески шаркая, подошел к Антону и, запустив руку ему в грудь по самое плечо, что-то извлек. Это было не больно, разве что слегка противно. Огурцов так и не понял, что у него отняли, но испытал страшную пустоту.

– Ну вот и все!.. Как видишь, совсем не больно. Раз, два-с – и готово! Он и ахнуть не успел, как Тухломоша эйдос съел! – по-дружески заявил комиссионер, алчно разглядывая что-то лежащее у него на ладони… – До чего ж жалкий клиент пошел! Одного селедкой пуганешь, другого поцелуем, третьему шприц в нужный час подсунешь – и все, пакуйте груз… Э, милый, опростоволосился ты! Разве ж я тебе что мог взаправду сделать? Да ни в коем разе! Сказано: ни волоса не упадет с головы!.. Так только покричать, ногами затопать, червячка изобразить!

Огурцов шагнул вперед и, схватив комиссионера за шиворот, проблеял какие-то скомканные и невнятные слова. Кажется, он просил, почти молил вернуть ему что-то, но знал уже, что это «что-то» потеряно для него навсегда, а вместе с ним потеряно и все хорошее, что было и что могло бы быть. Потеряна надежда.

– Ну, бывай, солнце, не болей! Болеть тебе теперь никак низзя, потому как твое бессмертие накрылось медным тазом!.. Эхе-хех, самому смешно даже! А всего тебе только и стоило – хе-хе! – что пнуть меня хоть в треть силы или шкатулкой в меня бросить! Я б сразу и ушел!.. Нет во мне силы, пластилиновый я, дохлый!.. Прощевай теперя, бедолага! Пей витамины, родимый, и не чихай!.. – с лживым сочувствием произнес Тухломон, решительно высвобождаясь из огурцовских пальцев.

Небрежно помахав султану одноразовых полотенец ручкой, комиссионер хладнокровно шагнул в стену и растаял. Огурцов постоял немного в пустой комнате, а затем, всхлипывая, присел на корточки и горестно начал собирать с ковра таблетки. В груди у него зияла невидимая черная дыра.

Глава 4

Сколько шестерок в тузе?

Расставив пальцы, Улита с умилением разглядывала свои руки.

– Ах, какие они у меня красивые! И ведь ноги ничуть не хуже! И никто не ценит, разве что идиоты-джинны! Все видят только толстую слониху!

– «Толстую слониху» сказать нельзя. Это бессмысленно. «Толстая слониха» – это как «здоровенная лосиха». Лосиха и так здоровенная. Достаточно просто «слониха» или «лосиха», – заметила Дафна.

Улита подбоченилась. Светильники в приемной тревожно закачались. Висельники на картинах зажмурились. Античная статуя в ужасе отвернулась и закрыла лицо руками.

– Выключи звук, светленькая! Сама я себя могу хоть бегемотом называть. Но если кто-то посторонний вякнет еще раз про лосих, пусть учтет: на кладбище еще полно свободных норок! – грозно произнесла ведьма.

– Никто тебя никак не называл! Речь шла совсем о другом! – упрямо возразила Даф.

– Да уж, да уж! Разговор о слонах, лосях и прочих водоплавающих насекомых, конечно, затеялся чисто случайно! Смотри, светлая, крылья отсеку!

Видя, что Даф обижают, Депресняк выгнул спину и зашипел. Ведьма удовлетворенно кивнула.

– Ну все! Я предупреждала! Сейчас кто-то лишится хвоста! Я тебя насквозь вижу! Ты блондинка только с виду, а в душе ты подлая брюнетка! – мрачно сказала она.

– Посмей только тронуть моего котика! – рассердилась Даф.

В следующую секунду Улита материализовала рапиру, а Даф – флейту. Депресняк, не имея ничего, что можно материализовать, выпустил когти. Мир бодро покатился к войне.