Таня Хайтманн - Оборотень Страница 18

— Боюсь, я не успеваю за ходом ваших мыслей, — заявил Парлас, подливая Натанелю воды. Его собственный стакан стоял нетронутым. Вероятно, в данный момент ему было не до питья.

Натанель поблагодарил его кивком и сказал:

— Вовсе не удивительно, что Хаген хочет усилить свою позицию. Это заложено в природе лидера и заставляет его двигаться вперед. Кроме того, стае хочется кое-чего еще, о чем мы оба очень хорошо знаем. Как иначе должен Хаген удовлетворять потребности своих близких? Нет такого пути, который не вел бы к расширению территории. Интерпретировать это как агрессивный вызов глупо. На месте Хагена Саша поступил бы точно так же.

— Значит, только из-за того, что Хаген следует своей натуре лидера, Саша должен расценить дерзкую претензию на его территорию как естественную неизбежность и просто отступить? — Казалось, Парлас веселится, но сжатые кулаки говорили о том, что ему страшно.

— Что ж, еще он может подумать над тем, чтобы присоединиться к Хагену.

Услышав эти слова, Давид не смог сдержать стон. То, что предлагал Натанель, было чудовищно.

Парлас снова подпрыгнул в кресле. Его указательный палец обвиняюще указывал на Давида.

— Пусть этот парень наконец успокоится! — Его голос сорвался.

Внезапно Давид ощутил желание нанести этому человеку удар в лицо, пусть лишь затем, чтобы избавиться наконец от напряжения. Он сделал шаг вперед и уже сжал руки в кулаки, но Натанель заставил его остановиться. Будучи старше и опытнее, он понимал, что творится в голове у Давида. За его спиной появилась тень, словно он на долю секунды вышел из круга света. Очертания этой тени, только что еще невидимой на светлом фоне дивана, изменились. Тень поднялась. Ее размытые контуры говорили о том, что она уже не копирует силуэт человека. И она уже изготовилась к прыжку.

Шансов защититься не было. Давида настолько сильно схватили за шиворот, что у него из глаз полились слезы. Опасно острые, все разрывающие клыки готовы были прокусить кожу. Под грузом тени он опустился на пол, хотя разум говорил ему, что она не может быть тяжелее перышка. Но Давиду лучше было знать. Не понадобилось даже угрожающего рыка, чтобы привести его в чувство. До этого противника, казавшегося в свете дня не более чем миражом, он ни в коем случае не дорос. И только когда он расслабил мускулы, тем самым признавая свое подчинение, хватка на его горле ослабела.

Парлас тоже услышал устрашающее хрипловатое рычание, от которого содрогнулись стены. Поток его слов тут же иссяк, и только рот продолжал открываться и закрываться снова.

Тень, быстро тающий силуэт которой напоминал волка, устремилась к хозяину, коснувшись при этом плеча Парласа. Тот вздрогнул настолько сильно, что колени подскочили к подбородку. Замерев в этой несуразной позе, он широко открытыми от ужаса глазами смотрел на Натанеля. Только высшие чины стаи обладали умением отделяться от волка и снова сливаться с ним. Остальные были навсегда слиты с ним воедино.

— Тебе вовсе не нужно было отделяться от своей тени, это привилегия предводителя, — пробормотал Парлас. — Никто больше не может этого делать, это слишком сложно.

Натанель пожал плечами и со стоном поднялся с дивана. Тень последовала за ним. Ему понадобилось мгновение, чтобы выпрямиться и снова обрести равновесие.

— Отложим этот разговор, — сказал он, и его руки дрожали от изнеможения, когда он убирал за ухо прядь волос. — Не вставайте, Парлас. Мы сами найдем выход. Следуй за своим носом, так сказать.

Проходя мимо Давида, он хлопнул его по плечу, призывая отправляться в путь. Рене Парлас не двинулся с места, только проводил их взглядом.

Хотя пентхаус Парласа располагался на девятом этаже, а у Натанеля были проблемы со здоровьем, да и Давид еще не оправился от того, насколько грубо его поставили на место, вместо того чтобы воспользоваться лифтом, они пошли по лестнице. На улице их встретил моросящий дождь. Натанель выругался и принялся натягивать куртку, в то время как Давид с безучастным видом наблюдал за движением машин.

— Перестань вести себя словно маленькая девочка, — сказал наконец Натанель. При этом он пытался застегнуть одной рукой куртку, что получалось плохо. — Нет никаких причин обижаться на то, что я взял тебя на поводок. — Давид наконец-то метнул на него сердитый взгляд, на который тот отреагировал вздохом. — Ты хотел прыгнуть Парласу на лицо.

— Я овладел собой, — принялся утверждать Давид.

— Не сказал бы…

— Вот как?

Натанель наблюдал за тем, как руки Давида сжались в кулаки. Он снова принялся сражаться с кнопками на куртке, потом сдался. Не так уж и противен был этот моросящий дождь.

— Для того, с какой охотой ты притворяешься половичком Хагена, ты слишком чувствителен к тому, что тебя немножко попинают. Покорность и горячий темперамент совершенно не сочетаются. По крайней мере, так говорят.

На мгновение Давид решил просто оставить его и уйти. Он испытывал слепой гнев, который необходимо было несколько поубавить. Будь рядом Янник, он наверняка использовал бы его для дружеской потасовки. Но с Натанелем подобного делать нельзя: с одной стороны, его отмеченное апоплексическим ударом тело было слишком хрупким для телесных споров, с другой стороны, Давид знал, что не дорос до этого человека. Его собственный волк совершенно отчетливо показал это, когда тень схватила его за горло: было слышно только раболепное повизгивание. Кроме того, сила, стоявшая за укусом силуэта волка, при помощи которого Натанель его вразумил, была более чем однозначна. Места, где бесплотные клыки коснулись его кожи, все еще горели. Натанель схватил его, словно невоспитанного щенка, и Давид злился на него за это унизительное обращение. Впрочем, это не позволило ему забыть чувство глубокого уважения к старику.

— Как тебе реакция Парласа? — смахивая с ресниц дождь, сменил тему Натанель.

— Да никак, — ответил Давид.

Свое мнение у него имелось, но он поостерегся высказывать его правой руке Хагена.

Натанель испытующе посмотрел на него, и Давиду захотелось зарычать. Рот Натанеля искривился в понимающей улыбке, но от комментариев он воздержался.

— Итак, все это тебя больше не интересует, — сказал он. — Вообще-то я предполагал, что ты являешься поборником равновесия.

— Какого равновесия?