Оксана Демченко - NZ Страница 18

— Откуда…

— Да, их не видели ни разу. Вот типа точно: откуда бы знать? Предполагаю, — поморщился майор. — Спецы впустую не затратят пулю. Трофей, вот их игра. Я здесь давно… типа, понимаю в спецах. Сам… не сопля. Но они — психи. К тому же с «калашами».

Майор замолчал. Уильям ещё долго сидел, стараясь не шевелиться, чтобы не спугнуть продолжение истории. Но продолжения в тот раз не случилось. Позже он собрал из обрывков слов и намёков картинку того, что было страхом бравого майора. Таким большим и искренним страхом, что майор не видел смысла скрывать — и не стыдился. Он уважал психов. Он не сомневался: эти возьмут все, за чем пришли, и сгинут невидимками… Профи.

Майор пробовал донести свой страх наверх, оформив в виде доклада. Но там не верили в психов и не видели разницы в сводках потерь. Пока не жахнуло так, что считать стало некогда… а порой и некому. Тогда и был убит второй на памяти Уильяма капрал. А майор увернулся. Успел заметить «дерьмо Билли» и так резво рванул в сторону, что отделался ранением навылет, только мягкие ткани… Хотя кровищи — весь сон от неё на миг сделался бурым. Лёжа в сплошном месиве из болотной жижи и порубленных пулями джунглей — майор орал до самой потери сознания: «Промазали суки! Промазали. Промазали»… С тех пор Уильям поверил в психов. А майор поверил в «дерьмо»…

Сейчас чутье запоздало. Капрал-крысёныш, доносчик и трезвенник, лежал мертво-серый, с удивлённо раскрытыми глазами.

По черепу Уильяма снаружи стучал крупный дождь, а изнутри пулемётной очередью вторили мысли: никто во взводе не поверит, что ты отвлёкся, и потому облажался, не подал знак заранее. Все знают, этот урод доставал тебя. Все промолчат. Одобрят, и хоть ори, что ты не мстил крысе.

На груди капрала, на штатном «бронике» был всего один след. Двойной выстрел. Как можно из автомата положить пару пуль в одну точку? Защита, ненавистная, тяжеленная, многими с презрением бросаемая в лесу — насквозь… Только «психи» могут так — издали, в движущегося. Дождь во сне надавил на голову болью, картинка вылиняла до черно-белой. Хлопок по спине: сбито дыхание, зато сон будто вправили в обычное его течение. Логика очнулась. Капрал скопытился. Группу надо выводить. Значит, выводить будет тот, кто жив и на ногах. Как стучит пулемёт, виски ломит.

— Поздравляю, капрал, — заверещал пулемётчик, прекратив панически расходовать боезапас, лишь когда звук сменился на сухой холостой щелчёк. — Приветствуем капрала Билли, ребята! Теперь заживём!

Поперёк горла будто натянули удавку, ужасное ощущение. Майор давно намекал на повышение. Это казалось неплохо. Там, в баре. Здесь, в мокрых джунглях цвета хаки, над серым трупом крысёныша, повышение имело иной смысл. Только что Билли стал стоить два очка в чьей-то трофейной охоте. «Психи» до сего дня не интересовались рядовым. Можно было топать и не заботиться о приметности — это при росте под два метра! Рядовой — зверёк массовый, тусклый… Захотелось прощупать жилет на груди. Толстый ведь. Весу в нем фунтов десять. Нет ничего хуже русских в джунглях. А эти — психи с калашами. Три раза плохо. Три грёбанных раза…

— Отходим, — выдавил Уильям. — Надо доставить труп и сообщить… майору о психах. Они вернулись.

— Натаскивают обезьянок, — согласился, выглядывая из-за спины, сослуживец.

Сон укрыл от дождя, милосердно дал затемнение. Хотелось верить, что за ним последует пробуждение. Но взревел мотор — и по глазам полоснуло солнце. Чёртов сон не потерял худшую свою, вторую часть. Там нет джунглей. Зато все тот же бравый майор дослужился до полковника и сидит пассажиром. Сам Уильям уже капрал и сейчас он за рулём тентованного джипа.

Пустыня при полуденном солнце слепая, тени попрятались. Смотровые щели глаз норовят закрыться вовсе, спасая сознание от нестерпимого света и вездесущей пыли. Хаки в этой части сна тоже пустынное, иного оттенка. Серого нет, только расплавленный белый и угольная чернота, вся она под джипом. Как злой рок, как метка беды. Но у беды нет запаха, хотя Уильям что-то чует: по спине гуляет холодок, невозможный в пыльном аду полудня.

Резкий спазм! Руки, не дожидаясь решения медлительного сознания, рвут руль. Джип содрогается и начинает заваливаться на бок, полковника вышвыривает и краем глаза Уильям прослеживает полет тела. Острый запах беды делается невыносим: это совсем рядом. Почти удалось проскользнуть, обмануть, разминуться…

Удар снизу. Джип — тяжёлый, гружёный — встаёт вертикально на морду и заваливается вперёд. Кувырок. Боль. И много, очень много бурых брызг в смятой оправе металла, капканом сжимающего тело. Поле зрения узкое. Бок песчаного холма и тень. Рыжее подвижное пламя, его все больше. Тусклый бок ближнего ящика, выброшенного из-за сидений. В ящике спит под чекой смерть. Огонь потрескивает. Кашляет смехом: что ему чека? Можно и иначе разбудить. Запах беды неотличим от едкой гари. Солярка горит охотно и застит. Застит глаза окончательной чёрной болью…

— Чёртов сон, — хрипло сообщил Уильям потолку личной комнаты, наконец-то проснувшись.

Он и без окончания, которое в кои то веки удалось не досматривать, знал: в утробе убогой операционной капрала Уильяма будут долго резать и шить. А потом вытолкнут во вторую его жизнь, укоротив на полметра. Он очнётся и будет тупо смотреть на ровное место под простыней там, где должны быть ноги. И он будет тупо, монотонно жевать одну мысль: какого черта было чуять запах дерьма, раз за разом уворачиваться и ускользать от плохого. Чтобы теперь вляпаться в худшее? Разве такая жизнь лучше смерти?

— Чёртов дурак, — урезонил себя Билли. — Всегда лучше.

Сел и с наслаждением прощупал ноги. Настоящие. Из третьей жизни.

История третья

А был ли мальчик?

Оказывается, у меня есть живое и близкое начальство. Зря я, как наивная чукотская девушка, три дня ликовала: до Чаппы далеко, а кухня рядом. Идеальная служба. Теплое местечко. Как же. Горячее! Мы относительно мирно сосуществовали с Гюль: я пресекала редкие пока что попытки восхищения, она то и дело забивалась в угол и вспоминала о божественном уроде. Завывала с переливами, обещала помереть, раз выжила без него. Логично, ага. Стоит ли после сольных концертов удивляться, что я записала её в женщины? Мужик бы давно выбрал, за борт бросать или там — на коня и в горы. Хотя не исключаю в себе нездорового идеализма. Ну, много мне попадалось так называемых настоящих мужиков? Поблизости от них якобы бабам не надо тормозить коней своими силами и таскаться по горящим пепелацам, разыскивая и спасая родимого алконавта…

Три дня, повторюсь, были подарком судьбы. Я мирно обсудила с гостями природного цвета сырого мяса вопрос о недопустимости драк с гражданами, похожими на вывалянных в муке пугал. Потому что те стучат себя по лбу и звучат, как деревяшки не с целью издевки. Они просто старые склеротики, у них барахлят мозговые стимуляторы. Я рассмотрела правила содержания паразитов и прочих нестатусных существ, сочла бредовыми и переписала, сократив с трехсот тупых пунктов до двадцати умеренно внятных. Гюль помогала, она же это дело оформила и отправила кому следует на рассмотрение и одобрение. Я бы еще год искала адреса и училась пользоваться местной бюрократической системой. Мы сходили в «Заросли сафы» и нажрались у павлино-страуса. Добрый он, три раза врал, что мы угадали созвездие и подливал пойло без оплаты. Гав вел себя идеально, возникал лишь в спальне при закрытой двери, все прочее время вел жизнь бескорыстного захребетника. Снимал головную боль и похмелье, грел и мурлыкал изредка как будто внутри черепа, по-свойски: только для меня.