Вера Школьникова - Стрела на излете Страница 18

Сегодняшняя боль приняла облик королевского представителя из Сурема и со всеми удобствами расселась в его собственном кабинете. Одной рукой она пролистывала последние отчеты, подготовленные, но еще не отправленные, а второй подносила к губам, обрамленными изящными усиками и бородкой, чашечку с карнэ.

В письменном виде дела в провинции смотрелись просто великолепно - буковка к буковке, шелковая бумага, самые дорогие чернила. К сожалению, король отказывался довольствоваться бумагой, даже шелковой, и требовал золота. Представитель в очередной раз довел это требование до сведенья господина Геслера, и головная боль сразу же переросла в мигрень. Кроме золота, его величество желал, чтобы в Суэрсене было окончательно искоренено пагубное влияние рода Аэллин, а жители провинции зарабатывали свой хлеб честным крестьянским трудом, а не охотой и прочими промыслами, исключающими оседлый образ жизни. Поскольку Суэрсен перешел в прямую собственность короля, он желал, чтобы его подданные служили примером для всего населения империи своим благочестием, высокой моральностью и трудолюбием.

На "высокой моральности" мигрень достигла своего пика, и дальше Геслер уже не слушал, только послушно кивал, изобразив на лице крайнюю почтительность. Наконец, вступление закончилось, и столичный чиновник перешел к делу. Согласно последнему указу, суэрсенские железные рудники переходили под управление военного ведомства, чем там будут заниматься, Геслер так толком и не понял, но ему следовало военного коменданта принять, и во всем содействовать. Содействовать предлагалось из местных средств, не забывая при этом вовремя отправлять налоги в столицу.

Управляющему захотелось прыгнуть с крепостной стены, но он жил в отобранной у кого-то из дворян усадьбе, вокруг дома стоял невысокий забор, а пруд в саду как замерз на зиму, так до сих пор еще не оттаял. Ах, посмотреть бы в глаза дорогому дядюшке, предложившему племяннику эту должность: "Если подойти к делу с умом, ты озолотишься! И обретешь благосклонность его величества, что еще важнее!"

Ума с трудом хватало, чтобы избежать позорной отставки и опалы, о благосклонности и золоте речи уже не шло. Нет бы Геслеру раньше задуматься, почему дядюшка не отдал лакомое местечко одному из своих сыновей, благо наплодил их министр финансов столько, что на все герцогства хватит и еще на графства останется, реши король извести лордов по всей империи.

Со всей доступной ему в данный момент вежливостью, Геслер заверил королевского представителя, что все будет исполнено в кратчайшие сроки - и рудники, и налоги, и урожай, а за высокой моралью и религиозностью он проследит лично. Представитель отправился осматривать ближайшее королевское поместье, а Геслер, пододвинув чернильницу, начал писать письмо министру Чангу.

Быть может, всесильный министр осмелится объяснить его эльфийскому величеству, что Суэрсен не сказочное золотое руно. Говорят, был у ландийской королевы в древности золоторунный баран, не шерсть, а чистое золото, пока сзади дострижешь, спереди уже заново обрастает. Все королевство с того барана кормилось, пока бедняга не околел от беспрерывной стрижки. По барану траур объявили, три года баранину по всему королевству в рот не брали, а пастуха зашили в лысую баранью шкуру, да утопили. Господин Геслер боялся повторить судьбу несчастного пастуха.

Чанг еще раз просмотрел послание из Суэрсена и бросил письмо в камин. Геслер взывал к разуму министра: умный юноша, понимает, что взывать к милосердию короля - бесполезно. Но помочь ему министр государственного спокойствия не мог, да и, честно признаться, пока что не хотел. Король, бесспорно, выкачивал из Суэрсена все соки и слишком спешил, но в некотором роде он всего лишь возмещал казне недополученные за сотни лет налоги, оседавшие в твердыне Аэллинов. Северные лорды слишком гордились своим особым положением, теперь за это расплачиваются их вассалы.

Жители Суэрсена должны в полной мере осознать, что времена Аэллинов прошли навсегда. Чем сильнее их сейчас прижмет король, тем проще будет потом вызвать всеобщее ликование, слегка ослабив поводья. Чанг вовсе не считал, что чаша терпения "гордого Севера" переполнена, всегда найдется место для еще пары капель. А даже если и взбунтуются - ничего страшного.

Геслер еще молод и потому не понимает - народный бунт свиреп, беспощаден, но беспомощен. Он захлебывается в собственной крови. Без лорда, за которого можно умереть, суэрсенцы не опасны. Следовательно, король прав, эту безумную эльфийку и ее детей нужно найти как можно скорее, иначе через пятнадцать лет, а то и раньше, Север запылает. А до тех пор можно не беспокоиться, без Аэллинов Суэрсен все равно, что мертв.

7

С утра на море было спокойно, волны лениво набегали на берег и откатывались назад, на поверхности воды застыла мелкая седая рябь. Ближе к полудню небо окрасилось свинцом, сгустились тучи. К вечеру ожидалась буря, но пока что все застыло в глухом безветрии.

Утром Тэйрин собиралась вернуться во дворец, но промешкала со сборами и, глянув после обеда на небо, решила остаться на вилле - в грозу горные тропы слишком опасны. Девушка грустно улыбнулась своему отражению в серебряной вазе - два года назад на пути к Корвину ее не испугала бы никакая гроза. Два года назад она верила, что больше никогда не будет бояться. А потом появился Мэлин, и заново научил ее страху.

Порой юная герцогиня с удивлением вспоминала, что ей нет еще и восемнадцати - Тэйрин чувствовала себя глиняной вазой, разбитой и небрежно склеенной из осколков. О вазе давно забыли, задвинули на дальнюю полку, горловина затянута паутиной, выщербленные бока покрыты пылью. Вот так - не прозрачное стекло, не молочно-белый костяной фарфор, не матовое серебро и даже не покрытая благородной патиной бронза - шершавая, растрескавшаяся глина. Непонятно даже, зачем нужно было тратить на нее клей?

Стемнело, служанка принесла поднос с ужином, зажгла свечи и закрыла ставни - за окнами завывал ветер, ветки шиповника со скрежетом царапали стены. Губы служанки неслышно шевелились, и Тэйрин угадывала в их движениях знакомые слова - молитва богу Пространства, Навио, покровителю путешественников и моряков, за тех, кто не успел пристать к берегу. Начало мореходного сезона в этом году запоздало - весна выдалась холодная по всей империи, на севере снег лежал до мая, в Квэ-Эро вымерзли виноградники и фруктовые сады.

Корвин обещал ссудить крестьян деньгами и снизить подать, но если виноградники не оправятся от мороза, Квэ-Эро ждут тяжелые времена. Казна ведь не безразмерная, а имперские налоги никто не отменял. Но еще больше, чем неурожай, Тэйрин беспокоил последний королевский указ о роспуске цехов и гильдий. Корабелы только рассмеялись, когда им огласили королевскую волю - мол, распустить цех-то можно, пусть каждый, кто хочет, корабли строит, вот только где таких смелых найдешь, чтобы на этих лоханях в море вышли?