Лоринна Ли - Беглец Страница 18

Когда он шел сквозь поселения, угрюмо опустив косматую голову, на него продолжали показывать пальцем, но никто больше не смеялся. Он был похож на саму смерть, сжимая топор и сверкая дикими глазами из-за шторы нечесаных волос. Никто не предлагал ему напиться, никто не протянул ему куска лепешки. Голодный и злой, дойдя, наконец, до вожделенного юга, он украл первого гуся.

Когда он жарил свою добычу на костре, прямо на перекрестке дорог, его нагнал хозяин гуся, и два его дюжих соседа, махавшие палками. Грым молча позволил им обломать об себя дубинки, а потом беззлобно поколотил. Закончив трапезу, он двинулся дальше. Вокруг него теперь был иной мир, совсем не похожий на желтые пески безрадостных северных пустошей. Он с наслаждением купался в озерах, спал на охапках душистого сена, забирался на верхушки могучих деревьев и подолгу вглядывался в окрестности. Здесь ему попадались Порченые насекомые, так как именно из-за близости к Урочищу люди ушли из этого края. Но что ему были безмозглые богомолы и водяные клопы, по сравнению с тварями из пустыни, примыкавшей к владениям Повелителя-Смертоносца! На его взгляд, места эти были достаточно безопасными и пригодными для жилья. А изобилие дичи просто радовало глаз.

Однажды он добрался до самого Урочища, с любопытством наблюдая из чащи, как отряд Распознающих выжигает просеку и убивает без разбору всех насекомых, в том числе, на его взгляд, совершенно безобидных. В другой раз, он подошел к кочевьям восточных степняков. Здесь к нему отнеслись терпимо.

Дети, правда, при одном его появлении, начинали плакать, а женщины, пряча глаза, торопились убраться подальше, вместе со своими чадами. Но мужчины чем-то напомнили ему следопытов. Они молча выменивали у него шкуры и черепа насекомых, из которых делали шлемы, на молоко и лепешки. Тут он мог разжиться новым кресалом, или искусно выделанным топорищем. У степняков была большая нехватка скота, и Грым по совету одной-единственной женщины, не боявшейся общения с ним, стал воровать скот у селян.

Лесная жизнь была суровой, ему часто были нужны и костяные иголки, и каменные скребки, и наконечники для стрел. Все это он получал от женщины, которую называл Мамашей, в обмен на ягнят и телят.

А может быть, он сам придумывал эту нужду. Скотьим вором он стал с удовольствием и без всякого внутреннего протеста.

Возможно, Грым мстил селянам за ту нелюбовь, которую они питали к нему. А может, ему просто нравился переполох, который начинался в человеческом муравейнике с каждым его ночным появлением. Он ценил всякое внимание, которым его наделяли двуногие. После того, как за ним по лесам бегал целый отряд стражников Старейшин и два Распознающих, Грым окончательно уверился в том, что воровать скот — его призвание.

Так и жил скотий вор своей дикой и никому непонятной жизнью изгоя. В своих странствиях он не раз и не два сталкивался с сектантами. Ему они не нравились, ни своим видом, ни своими замашками. Руководители секты решили было, что Грым — специально подосланный на юг соглядатай Школы Распознающих. Несколько раз на Грыма пытались напасть, но он легко уходил от засад, удивляясь, что является объектом ненависти даже для выродков. Однажды, прокрадываясь по селу к коровнику Старосты, он увидел двух адептов секты, которые забирались украдкой в окно одинокого дома. Оставив в покое коровник, Грым из чистого любопытства проследил за ними.

Вскоре из окна выпрыгнул адепт и кинулся в лес, неся в руках ребенка. Второго поймали стражники, и на следующий день Грым с верхушки дерева видел его труп, прикрученный к столбу на опушке южного леса на манер огородного пугала. Что сделали сектанты с ребенком, Грым не знал, да и не очень интересовался.

Некоторое время подглядывать за сектой и избегать их ловушек было для него своего рода игрой, наподобие воровства, но вскоре и она приелась. А вот секта стала относиться к нему по-другому. Кто-то решил, что Грым, на вид и по образу жизни — явный выродок, является просветленным адептом, живущим в отшельничестве ввиду своей особой миссии, или невиданной святости. Больше на него никто не охотился, напротив, как-то раз женская особь из тайного лагеря, секретность расположения которого было секретом только для Школы Распознающих, попыталась добиться его любви.

Грым быстро сбежал от нее. Ему вдруг в самый ответственный момент показалось, что у него на животе сидит здоровенная Порченая самка богомола. Он перепугался не на шутку и отходил от происшествия долго. Однако кое-какие выводы из мимолетной встречи с сектанткой сделал. Так что, притащив в мешке пару свежеукраденных гусей, он завалил Мамашу прямо на утоптанную землю посреди ее шалаша. В этот раз все получилось как надо, и Грым стал появляться среди кочевников чаще, зачастую даже без добычи. Самих степняков его присутствие особо не смущало. Воровать у них он не воровал, на молоденьких девиц не зарился. Ему хватало находящейся весьма в зрелом возрасте мамаши. А ссориться просто так с жутковатым гигантом ни у кого охоты не было.

У Грыма появилась еще одна страсть, которой он предавался все более самозабвенно. Подглядывая за сектантами, он уяснил, что они получают какое-то особое удовольствие от курения бурого порошка, добываемого из ядовитых грибов. Грым как-то попробовал последовать их примеру, но вскоре у него началось головокружение и рвота. С проклятьями он отбросил глиняную трубку и в пыль растоптал ее ногами. Однако, тайна экстатического настроения выродков все еще беспокоила гиганта, и однажды он забрался в их тайную грибницу и просто нажрался грибов, загребая их немытой ладонью и отправляя в пасть целыми горстями.

Грибы, не дикая разновидность, а уже производная, выведенная сектантами в особых условиях, оказались весьма недурными на вкус. Проследить адептов до их парников для Грыма не составляло особого труда.

Случались и у него голодные дни, когда добыча избегала силков, рыба проходила сквозь сети, а Порченые стрекозы похищали птичьи яйца прямо из гнезд, на которые нацелился отшельник. А вот за грибами охотиться было не надо. Приходи себе среди ночи в грибницу, и ешь.

Грым не заметил, как пристрастился к терпким грибочкам. Иногда он набирал их в мешок, волок в свое логово и жарил на костре, нанизав на тонкие ивовые прутики. Потом стал запекать их в углях. Мамаша иногда снабжала его крынками со сметаной из своих женских соображений, но если раньше Грым, съев едва половину, равнодушно выливал остаток в ручей, то теперь стал печь грибы в сметане.

Сон его стал ровным и глубоким, он что-то бормотал, ворочаясь с боку на бок, блаженно улыбался, а на утро просыпался посвежевшим, но с острым желанием запечь еще одну порцию.