Елена Первушина - Умри, ведьма! Страница 19

Десси вздрогнула.

— Ну Лунь старый и поехал куда-то далече — колдуна добывать. Привез. Тот походил вокруг, повынюхивал и говорит: «Тот, кто на вас порчу навел, сильный больно колдун. На смерть, — говорит, — его заколдовать не могу. На смех только». «Это как?» — спрашивает старый Лунь. «Так, — говорит, — что будет его смехом колотить, пока заклятье свое не снимет». «Ладно, — говорит Лунь. — Колдуй только покрепче, а в цене не обижу». Его самого тогда уже белая паутина изнутри ела. Я сама не видела, но сказывали, сделал колдун глиняную фигуру, залепил в нее клочок той паутины и стал на огне жечь.

— Болван, — пробормотала Десси себе под нос и, чуть погодя, добавила: — Бедняжка.

— Сказывали, как начал он фигуру палить, в замке ровно застонало что-то, а другие говорили, будто ребенок заплакал. Ну колдун фигуру обжег, а что осталось, в суму к себе спрятал. «Завтра, — говорит, — искать поедем. Кого в эту ночь злые корчи схватили, тот и виноват во всем». Ну и улеглись спать. Только ночью вдруг колдун как закричит: «Ой, глаза! Ой, глаза мои!» Выбегает из комнаты — все лицо в крови. Люди глянули — а глаз то и нет, ровно вырвал кто. Ну замок весь обыскали, только без толку, конечно… С тех пор все и кончилось. Лунь старый вскорости помер, брат его тоже. Кто еще жив был — все из замка расползлись по домам умирать. А паутина эта проклятущая в семь рядов уже замок затянула. Будто кокон какой. Говорят, из него по осени огненный змей выведется да все пожжет. Может, и врут…

— Ясно, — сказала Десси. — А вот если вдруг я это заклятье с замка сниму, позволите мне с сестрой у вас нахлебниками перезимовать?

— Да зачем тебе, девонька? Нешто я так не пущу? Живите, Шелама ради, мы ж не нелюди, — заохала Гнешка.

Десс покачала головой:

— Так не пойдет. Так — только шеламским лисицам на смех. Чужане в этот раз надолго пришли. Купель возьмут, а потом и до Павинки доберутся. Без каменных стен нам совсем плохо будет.

Гнешка вздохнула:

— Не знаю, что и сказать. Тут не для моей головы дума. С людьми говорить надо.

— А я ж не спорю, — отозвалась Десси. — Дело неспешное. Поговорим, подумаем.

После завтрака Десси с Радкой, не слушая Гнешкиных протестов, принялись помогать ей по хозяйству. Повитуха поначалу ходила за ними следом то в коровник, то в курятник и приговаривала:

— Нешто ж я сама не сделаю? Люди-то что говорить будут?

Но Десси в ответ на ее жалобы лишь отмахнулась:

— А ты решила, мы и впрямь в нахлебницах жить станем?

Вечером Десси пошла к замку — побродить вокруг, присмотреться. Из сумерек появился Дудочник, и они долго сидели на берегу Павы, обсуждая во всех подробностях предстоящее волшебство.

— Топорище какое посоветуешь делать? — спрашивала Десси.

И он отвечал:

— Рябиновое.

— Ладно, — соглашалась шеламка. — Будет тебе рябиновое.

Замок высился на той стороне реки, будто спустившееся на землю облако — белый, безмолвный. Единственная пятигранная башня с узкими бойницами по всей высоте (внутри винтовая лестница) да двухэтажная постройка внизу с жилыми покоями. Крыша жилого дома служила боевым ходом, с которого удобно было обстреливать идущую вдоль Павинки дорогу. На краю крыши также примостились бойницы в виде ласточкина хвоста. В глубине Десси угадывала маленькую галерею, соединявшую башню и боевой ход. Высунутым языком торчал надо рвом оплетенный паутиной подъемный мост. (Опустить его пытались или, наоборот, поднять?) Сухое дерево на балясине внутренних ворот (из-за него замок и был прозван Сломанным Клыком) превратилось теперь в сахарную голову. Десси, когда была маленькая, частенько видела среди облаков такие вот белоснежные дворцы и, само собой, мечтала хоть разок там побывать. Вот и домечталась.

— «Сердце, спокойно терпи, как бы ни были тяжки страданья. Вспыльчивость — это, поверь, качество низких людей», — продекламировал Дудочник.

Шеламка кивнула, хоть и не поняла до конца. Но ей всегда нравилась хорошо сложенная речь.

— Это что? — поинтересовалась Десси.

— Да так, некто Феогнид. Я к тому, чтоб ты не кусала губы. Тебя никто не заставляет в этот замок лезть.

— Война заставляет, — возразила Десси.

— «Если уж рядом война оседлала коней быстроногих, стыдно не видеть войны, слезы несущей и плач», — согласился Дудочник. — А ты как думаешь, где первый колдун ошибся?

— Дурак был, — ответила Десси, зевая. — Дураков бьют — умным уроки дают.

— А точнее?

— Есть два закона гостеприимства в Шеламе. Не зови того, кого не хочешь видеть. И не зови того, кого не сможешь выпроводить. Он умудрился нарушить оба и получил по заслугам. Это надо ж было придумать — восковую куклу жечь!

— А что? — изумился Дудочник. — Нормальная симпатическая магия, по-моему.

— Чем это она симпатичная? Представь себе: спишь ты спокойно, никого не трогаешь, вдруг кто-то схватил факел и принялся тебе пятки палить. Как ты, не знаю, а я тут ничего симпатичного не вижу. И Привиденьица наша, видать, тоже.

— Привиденьица?

— Конечно. Кто такие кружева плести станет? Женщина только.

— Может, ты и имя ее знаешь?

— Откуда? Для того, чтоб знать заклятие, нужно вперед знать, кто его положил. А для этого нужно знать, кто на покойника зуб имел. Если б тот колдун графа догадался порасспросить, не стучал бы сейчас клюкой.

— А ты узнала?

— А мне скажут? Графья все в склепе, под замком. Чтоб туда добраться, нужно прежде Привиденьицу прогнать. А здешние вряд ли что знают. А если и знают — мне не скажут. Я тут чужая. Так что если ты со своего чердака чего услышишь… Хотя, тоже вряд ли. Не думаю, что здешние дни и ночи напролет покойному Луню кости перемывают.

— Постой, если я хорошо понял, ты собираешься снимать заклятье вслепую, в точности как первый колдун?

— Угу, похоже, что так и придется.

— «Цену одну у людей имеют Надежда и Дерзость. Эти два божества нравом известны крутым», — сообщил Дудочник. — Позволь спросить, на что ты надеешься, радость моя рыжая?

Десси рассмеялась:

— Сам же говорил, на что. На два пас — в прикупе чудеса. А еще на топорище из рябины.

Глава 11

Дома у Гнешки шеламку поджидали трое гостей — весьма дородная баба в расшитой дорогой юбке и душегрее и двое мальчишек, одетых на господский манер. Старший, впрочем, судя по тщательно выбритой верхней губе, числил себя во вьюношах.

— Это Луньки, молодые господа, — зашептала Гнешка Десси в сенях. — Они в столице на ученье были, по весне вот вернулись, уже после того, как замок вконец затянуло. Карстен — старший, и Рейнхард. Видеть тебя хотят.