Людмила Астахова - Невиновных нет Страница 19

Ролфийка крепко впилась пальцами в предплечье графини, опасаясь в последний момент выпустить ее и потерять в темноте.

— Я ничего не вижу!

— Не смотри! Беги!

— Нас подстрелят!

— Мы нужны живыми! — с непоколебимой уверенностью прокричала Грэйн.

Но как только беглянки вбежали в море, а преследователи заметили лодку, ценность жизней двух женщин резко уменьшилась.

Джона споткнулась и упала лицом в горькую воду, но ролфийка все равно не выпустила ее руки. Потащила за собой шуриа, захлебывающуюся и визжащую от ужаса. Начинался отлив, и отступающее море, казалось, утягивало облепленную одеждой женщину в свои жуткие глубины.

— Я не могу… не могу… ах…

— Можешь! — скомандовала Грэйн. — Они уже рядом.

И вдруг чьи-то сильные руки схватили шуриа и одним рывком извлекли из воды.

— Вторую не забудь!

— Уже.

— Тогда греби обратно.

Волосы залепили Джоне лицо, и она могла только слышать грубые мужские голоса и чувствовать запах давно не мытых тел. Грэйн! Грэйн!

— Не кричи, — каркнула ей на ухо ролфи. — Я тут.

Особенной радости от столь своевременного спасения в тоне Грэйн не было даже приблизительно. Наоборот, эрну немного потряхивало в нервном ознобе.

— Мы спасены? — неуверенно спросила шуриа. Чувствуя под пальцами дрожь соратницы, она уже не была уверена, что все закончилось, и закончилось хорошо.

— Спасены… наверное… скорее всего…

Гребцы без устали налегали на весла, им тоже не улыбалось попасть под синтафскую пулю. Борт корвета приближался очень быстро.

«Ускользающий», — прочитала Джона название корабля.

На этот раз карабкаться по забортному трапу не пришлось — Нимрэйд расщедрился на помощь. Просунуть руки в петлю и вытерпеть грубый, но эффективный подъем на борт оказалось стократ быстрее, чем карабкаться самим по мокрым дощечкам, спотыкаясь и оскальзываясь. Грэйн споро перебирала ногами, ухватившись за веревку, чтоб жесткая петля совсем уж не сдавливала подмышки, и все равно ролфи показалось, что руки у нее сейчас оторвутся. На корвете с ценным грузом особенно не церемонились, тащили, как куль, с отрубями. Перевалившись через борт, девушка выпуталась из веревки и перегнулась обратно, подбадривая шуриа:

— Держись за конец, Джойн, и шевели ногами!

Графиня снизу что-то неразборчиво пискнула.

К счастью, капитан Нимрэйд хорошо выдрессировал своих головорезов: над двумя неуклюжими мокрыми девицами никто не смеялся. Да команде было и не до смешков. Пули с берега досюда уже не долетали, но…

— Значит, вам удалось, — вместо приветствия обронил капер, привычно подкравшись сзади, пока ролфи высматривала за бортом спутницу. — И вы привели на хвосте погоню.

Отпихнув какого-то матроса, Грэйн собственноручно помогла Джойн перелезть и высвободила ее из петли. И, убедившись, что графиня стоит на ногах и дышит, ответила, не оборачиваясь:

— Вы напрасно сомневались. А от погони мы ушли.

— Еще нет, — хмыкнул Нимрэйд. — А, вот же они! Полюбуйтесь, эрна.

Грэйн глянула, куда он показал, и выругалась. Из-за ближнего мыска показались — как собаки из будки! — два не слишком больших, но довольно хищно смотревшихся корабля. Орудийные порты на первом были открыты.

— Синтафская береговая охрана, — пояснил капер. — Им наверняка просигналили с берега, и вот они тут как тут.

— А это уже ваша забота, — огрызнулась ролфи, заслоняя от него Джойн.

— Воистину, эрна, моя. И я позабочусь, будьте покойны. Я непременно навещу вас позже, сударыни. — Нимрэйд коротко хохотнул и приказал: — Вниз их!

— Пойдем, — Грэйн подхватила графиню под руку и потянула за собой. — Будет бой, и нам нечего здесь делать.

Спускаясь в грязное и вонючее чрево «Ускользающего», она успела подумать о глупых мышках, которые сами лезут в пасть змея, но тут корвет вздрогнул, прогремев носовыми орудиями, и всякие мысли покинули голову ролфи. Кроме, пожалуй, одной. Хотелось бы… все-таки хотелось бы надеяться еще разок увидеть солнце. Или хотя бы просто небо вместо темных досок над головой. Но теперь от желания эрны Кэдвен уже ничего не зависело.

— Все будет хорошо, — она стиснула в темноте руку спутницы. — Этот… он свое дело знает. Все будет хорошо.

Удаз Апэйн

Милостью Предвечного и Силой его тив Херевард был излечен от тяжелейшего приступа грудной жабы в кратчайшие сроки, но к тому моменту, как он прибыл в Синхелм, тив Удаз успел сделать многое: проворонить леди Янамари и девку-ролфийку, настроить против себя всех тивов Локэрни и потерять остатки доверия Эсмонд-Круга. Это если не считать пепелище на месте Синхелмского храма. Треть городских домовладений тоже пострадали изрядно, но не так сильно, как репутация эсмондов. Где это видано, чтобы два тива, один из которых наделен немалыми полномочиями Эсмонд-Круга, а следовательно, и Силой, не могли управиться с двумя слабыми женщинами?

Что было ответить Удазу на этот вопрос? Ничего. Вот тиву Рэйлему, тому повезло — заколотый штыком, зарезанный и обгоревший, он пред тивом Херевардом уже не ответчик. А Удазу… Уже, к слову, не тиву, пришлось объясняться. Вернее, он-то рассказывал, но его, по диллайнской привычке, никто не слушал. Проигравший всегда виновен. Золотой лед в глазах тива Хереварда не растаял, и Удаз начал готовится к тихой, бесшумной казни. Дверь откроется, войдет незнакомец в длинном черном кафтане, и все кончится быстро и без борьбы. С одной стороны, от исполнителя Эсмонд-Круга еще никто не уходил, а с другой… Зачем, скажите, зачем жить дальше, когда тебя лишили сана, Силы и смысла жизни? Лучше смерть.

И когда ожидание стало уже нестерпимо, дверь узилища все-таки распахнулась. На пороге стоял эсмонд. Сизокудрый красавец в элегантнейшем фраке, в начищенных до блеска сапогах. Унизанные перстнями пальцы крепко сжимали набалдашник трости. Хоть сейчас на картинку модного столичного журнала. А как движется! Плавно, гибко, точно горный барс, а не человек.

— Ну надо же, сам Форхерд Сид пожаловать изволил, — безрадостно хмыкнул Удаз, проследив взглядом, как отец грациозно прошелся по комнате. — А ты что здесь забыл?

— Не вижу сыновней почтительности, — холодно молвил родитель, устраивая зад на жестком стуле, и протянул руку для поцелуя. — Ну!

Неведомая сила буквально сорвала полукровку с места. Удаз пал на колени и приложился к перстню с камеей. Сила привычки, материнскими побоями вколоченной, помноженная на страх и вечную жажду похвалы, — вот что это такое.

— Так-то лучше, — буркнул Форхерд.