Дэниел Абрахам - Тень среди лета Страница 19

Итани выбрался из кровати и встал. Лиат села. Итани потянулся, стоя к ней спиной, и в ее комнатке сделалось тесно. Стол, конторские книги, стопка брусков туши, листы вощеной бумаги, торчащие между ними бледными языками. Шкаф, где она хранила одежду — и игра мускулов на спине Итани в свете огонька свечи.

— Порой мне кажется, будто я говорю со статуей. Тебе уже двадцать. Мне пошло только семнадцатое лето, — резко сказала она. — Как получается, что я старше тебя?

— Может, ты меньше спишь, — мягко ответил Итани. Когда он обернулся, она увидела его улыбку. Он двигался грациозно, как зверь, а кожа его так туго облегала мышцы, что было заметно, как складывается каждое движение.

Итани присел у кровати, оперся на руки подбородком и заглянул ей в глаза.

— Милая, мы говорим об этом уже десятый раз и заканчиваем все тем же. Я знаю, что ты хочешь от меня большего…

— Я хочу, чтобы ты сам захотел от себя большего, Тани. Это не одно и то же.

Он принял просительную позу.

— Ты не хочешь, чтобы я оставался грузчиком — что ж, и я не намерен жить так всегда. Но мне за свою работу не стыдно, и я не стану менять ее на другую и худшую, если кто-то мне в будущем даст то, что, по их мнению, я должен хотеть. Когда я чего-нибудь захочу, будет иначе.

— Разве тебе больше нечего желать?

Он приподнялся, накрыл ее грудь ладонью и нежно поцеловал в губы. Под его весом Лиат сдвинулась к вороху из одежды и смятого полога. Затем она отвела голову, не дальше, чем на палец, и прошептала, касаясь его губами:

— Что это за ответ?

— Ты спросила о моих желаниях, — пробормотал он.

— А ты меня отвлек, лишь бы не отвечать.

— Разве?

Его рука скользнула по ее боку. У Лиат от прикосновения пробежали мурашки.

— Что «разве»?

— Разве я отвлекал тебя?

— Да, — ответила она.

В дверь постучали, всполошив их обоих. Итани спрыгнул с постели и, миг от мига мрачнея, принялся нашаривать свои холщовые штаны. Лиат завернулась в простыни, а на немой вопрос Итани озадаченно покачала головой. Стук повторился.

— Уже иду! — громко сказала она, чтобы было слышно под дождем. — Кто там?

— Эпани Дору, — прокричали из-за хлипкой двери. — Вилсин-тя велел спросить, не сможешь ли ты придти к нему. Ему нужно с тобой побеседовать.

— Конечно. Сейчас! Только переоденусь.

Итани, который уже обнаружил штаны, бросил ей одежду. Лиат натянула нижнюю рубаху, сгребла в охапку чистое верхнее платье из шкафа, и Итани помог ей застегнуться. У нее дрожали руки. Глава Дома Вилсинов вызвал ее для разговора, да еще во внерабочее время. Прежде такого не случалось!

— Мне пора возвращаться, — сказал Итани, пока Лиат собирала волосы в строгий пучок.

— Не уходи! Ну, пожалуйста, Тани. Дождись меня!

— Тебя могут и четверть свечи продержать, — сказал он. — Послушай: дождь все равно стихает. Я пойду.

И верно: дождь уже не шипел, как змея, а тихо шелестел. Как бы Лиат ни журила его, ей был знаком недобрый интерес со стороны вышестоящих. Она приняла было позу согласия, но тут же нарушила ее, бросившись Итани на грудь.

— Я завтра найду тебя, — сказала она.

— Буду ждать.

Итани попятился и встал в тени у шкафа. Лиат в последний раз одернула платье, сунула ноги в сандалии и открыла дверь. Эпани, домоправитель Марчата Вилсина, стоял под навесом крыльца, сложив на груди руки и бесстрастно глядя перед собой. Лиат приняла позу готовности, на которую он без видимой иронии ответил благодарностью за скорое содействие. Его взгляд на миг проник ей за спину, отмечая скомканные простыни и груду одежд на каменном полу, однако никаких замечаний не последовало. Когда Эпани отвернулся и пошел на улицу, Лиат отправилась следом.

Они ступали по широкой дорожке из серого камня, приподнятой, чтобы ее не заливал дождь. Фонтан во дворе переполнился, и на его широком зеркале плясали брызги от капель. Бронзовое изображение Гальтского Древа — символа Дома — возвышалось темной громадой, посверкивая металлической корой в свете фонарей под навесами.

Личные покои Вилсина-тя находились в глубине подворья. Двойные ясеневые двери, обитые медью, были распахнуты, но внутренние покои оставались скрытыми от взглядов за полотнищами флагов, то и дело колеблемых сквозняком. Флаги с символом Дома Вилсинов подсвечивались лампами, стоящими в глубине зала. Эпани отодвинул один из них и пропустил Лиат вперед, словно она гостья, а не ученица распорядительницы.

Пол в передней был выложен из камня, а стены и высокий потолок сияли полированным деревом. В воздухе густо пахло лимонной свечой, мятным вином и ламповым маслом от светильников, которыми освещался зал. Где-то неподалеку звучали мужские голоса. «Как будто двое», — подумала Лиат. Ей удалось различить обрывки фраз. Голос Вилсина говорил: «не подействует» и «не то, что с прежней девицей», а другой отвечал: «не позволю» и «прочесать каждый двор». Эпани, который зашел после Лиат, дал ей знак подождать. Она приняла в ответ позу понимания, но домоправитель уже исчез из виду — скрылся за плотными флагами. Разговоры в недрах комнат внезапно оборвались, и послышался тихий, как дождь, голос Эпани. Затем из дверей вышел сам Марчат Вилсин, одетый в зеленое с черным.

— Лиат Чокави!

Она почтительно склонилась, на что глава Дома ответил очень краткой официальной позой. Он положил ей руку на плечо и завел во внутренние покои.

— Я хотел узнать вот что, Лиат. Говоришь ли ты на языках островов? Арраска или Ниппу?

— Нет, Вилсин-тя. Я знаю гальтский и немного — коянский…

— А восточноостровные?

Лиат изобразила раскаяние.

— Очень жаль, — произнес Вилсин-тя, однако тон его был мягок, а на лице, как ни странно, отразилось облегчение.

— По-моему, Амат-тя немного знает ниппуанский. Не то чтобы им часто пользовались в торговле, просто она очень образованный человек.

Вилсин опустился на скамеечку за низким столом и указал на подушку с другой стороны. Пока Лиат садилась, он налил ей чая.

— Сколько ты уже здесь числишься? Три года?

— Амат-тя приняла меня в ученицы четыре года назад. До того я жила с отцом в Чабури-Тане, работала с братьями…

— Четыре года? Не рано ли? Тебе ведь тогда едва исполнилось двенадцать?

Лиат почувствовала, как краснеет. Ей не хотелось, чтобы разговор коснулся родителей.

— Тринадцать, Вилсин-тя. И я уже могла выполнять кое-какую работу, вот и помогала. Посильно. Мы с братьями всегда старались помогать старшим.

Она в душе пожелала, чтобы старый гальт поскорее сменил тему. Что бы она ни рассказала о своей прежней жизни, это лишь ухудшит впечатление. Крошечная комнатушка у коптильни, что давала приют ей и трем братьям, тесный отцовский прилавок на рынке, где продавали мясо и сушеные фрукты. Разве с этого, как представлялось Лиат, должна была начинать распорядительница торгового дома? Ее желание сбылось: Марчат Вилсин кашлянул и подался вперед.