Алексей Герасимов - Мерзкий старикашка Страница 19

— Для всего этого войско надобно… Хотя, вижу — снять ограничение на число княжеских дружинников.

— И безземельным витязям будет к кому на службу податься, — поддакнул Софенский князь. — Не только о казне, о царских подданных Совет тако же радеет.

— Но разве не почетнее им в царскую службу вступать? — прищурился я.

— Почетнее, — не стал спорить Арцуд. — Так и надо, чтобы священную особу государя окружали лишь достойнейшие из достойных! А их, увы, не так много.

— Вижу-вижу, — кивнул я. — Это потому вы хотите ограничить царское войско одними лишь Блистательными и стражей его личных земель?

— Ну а к чему траты, когда князья выставят свои дружины по первому зову своего царя?

— Ну, зов-то, положим, просто так теперь и не кинуть… — я хмыкнул. — Ведь вы желаете, чтобы объявлять войну и заключать мир царь мог лишь с согласия совета князей.

— О, это простая предосторожность от негодных советников, которые могли бы втянуть Ашшорию в неисчислимые бедствия, — с самым честным видом произнес князь Хатикани. — У подножия трона вечно толпятся недостойные, дети змеи и ехидны, порождения крокодила, но, бывает, что хитростью и изворотливостью они занимают место близ государя и отравляют его разум дурными советами и наветами на честных слуг его.

Кажется, двоих таких «честных» я уже знаю.

— Ну и право чеканки своей монеты князьям нужно?..

— Дабы все это поддерживать в порядке. Случается так, что монет, потребных на утоление всех нужд, не хватает даже в государевой казне, что уж говорить о нас? И вот тогда, чтобы выплатить жалование солдатам и стражникам, князья могли бы пожертвовать свои богатства, перебив хоть и те же пиршественные кубки из драгоценных металлов в монеты.

— Как же велико ваше самопожертвование, и как счастлив был, должно, царь Каген, имея столь верную и надежную опору.

— Ни одного важного решения не принимал он, не посоветовавшись вначале с владетельными князьями.

Ага, это я наслышан. Внимательно внимал тому, что вы советовали, и поступал строго наоборот.

— Ну а должности министров и капитана Блистательных распределять лишь между членами Совета и их наследниками надо, я полагаю, оттого, что слуг вернее и надежнее у царя все равно не найдется?

Софенский и Хатиканский князья закивали как китайские болванчики.

— И сами же князья решат, кому какая более всего подходит?

— Разные таланты отпущены Святым Солнцем каждому из нас, и первейший из воинов может оказаться скверным казначеем. Кто же лучше самого человека знает, к чему он более пригоден? — произнес Арцуд. — Что же, подпишет такой эдикт царевич Лисапет?

Я помолчал немного, переводя взгляд с одного из посланцев Совета на другого, а затем не сдержался и фыркнул.

— Слушайте, а при таком раскладе нахрена вам вообще нужен царь? Чтобы был хоть кто-то виноватый в том, что вы страну на куски раздербаните?

— Мы… — попытался возмутиться князь Хатикани.

— Ослы, — ласковым тоном перебил его я. — Глупые, жадные и самовлюбленные ослы, неспособные даже на шаг предсказать последствия того, чего сами понапридумывали. Хочешь знать, чем это вот, — я помахал свитком с «кондициями Анны Иоановны», — закончится? Да тем, что вы, без твердой руки, все пересретесь, потом передеретесь, а после этого соседние государства вас по одному передавят. Валиссе такие условия предложите, царевна-то дура-баба, может и согласится. Только когда она все же силу наберет и начнет вам, как курятам, бошки откручивать, вы это… сильно-то не обижайтесь. Сами себе злобные болваны ведь.

Я с усмешкой бросил свиток на стол и с удовольствием полюбовался на огорошенные физиономии посланцев.

— Нам не нравится твой тон, монашек, — со злостью процедил князь Софенине. — Ты бы знал своё место.

— Мы рыбе тоже не нравимся, но едим же, — я стремительно (невзирая на возмущенно скрипнувшие колени) поднялся, и облокотился на стол. Больше, чтобы устоять, конечно, но вышло внушительно, чего уж там. — И я-то знаю свое место. Оно здесь, в монастыре, могу даже келью показать. А вот будет ли тебе, князюшка, где голову преклонить хотя бы через год, это ба-а-альшой вопрос.

Я выпрямился и отвесил легкий поклон настоятелю.

— Пойду я, отец Тхритрава, помолюсь, чтобы Святое Солнце даровал князьям царя… в голове. А то так и помрут дураками.

Задерживать меня не стали, зато у кельи моего появления снова ожидал Тумил.

— Ну? — поинтересовался я. — И чего?

— Крипвашмуньипрахтватруждрупревашипрукавиртратраньюмохвирикордупророхримукваджамимисома! — на едином дыхании выпалил он, и, достав из-за спины свиток, протянул его мне. — На, проверяй.

— Ну ни хрена себе, — крякнул я. — С такой памятью, и на свободе…

— Я прошел испытание? — мрачно поинтересовался мальчик.

— Ну, это зависит от того, что ты испытывал. Если мое терпение, так оно и не таких пережило, — я открыл тяжелую дверь в келью и потер поясницу. Побаливает, гадина такая. — А насчет имени, это шутка была, вообще-то.

— Ты!., — парнишка аж задохнулся от избытка чувств. — Знаешь, я думаю, что в будущем история твоей жизни появится в Писаниях. Называться она будет: «Деяния просветленного брата Прашнартры, безусловно удостоенного заступничеством Пресвятой Троицы, раз уж его за эти деяния не прибили еще в ранней молодости»!

— Занимательное, должно быть, будет чтиво, — я мечтательно вздохнул. — Ты сей труд и напишешь, через что на весь мир прославишься. А уж материал для него я тебе обеспечу — за мной не заржавеет.

После вечерни ко мне заявился настоятель. Дверь кельи отворил без стука, — ну а че, начальство же, в натуре, — да так и замер на пороге.

— Что пишешь, брат Прашнартра? — спросил отец Тхритрава, шагнув, наконец, за порог.

— Да уже почти ничего, заканчиваю, — ответил я, посыпая чернила песком и поднимаясь. — Трактат.

— Богословский? — настоятель изогнул в удивлении бровь.

— Скорее натурфилософский.

— Это хорошо, это правильно, а то вся библиотека забита свитками о тысяче и одном способе правильно вознести молитву, а такого, что можно использовать не только на растопку, того по пальцам пересчитать можно. Да ты сиди, сиди. Не в наши с тобой лета спину и суставы лишний раз напрягать, — он осторожно опустил седалище на край лежанки и вздохнул. — Умаялся я сегодня что-то. Ты от радикулита что используешь?

— Платок из собачьей шерсти в деревне выменял, когда совсем уж прихватывает — на поясницу под рясу подвязываю.

— Жарко это летом, да и зуд от него, — вздохнул наш монастырский главнопоп. — Я на ночь раскаленный камень прикладываю. Не на голую кожу, разумеется.