Кэтрин Куртц - Сын епископа. Милость Келсона Страница 190

Тот единственный удар, нанесенный ему священником, отчасти подготовил Дункана к тому, что последовало вскоре. Но хотя он и ожидал этого, первый настоящий удар бича застал его врасплох, — он не ожидал того безумия боли, которое захватило его.

Подавив крик, едва не вырвавшийся у него от боли и шока, он изо всех сил сжал кулаки, стараясь покрепче прижать изуродованные концы пальцев к коре, местами покрывавшей столб, — надеясь, что одна боль поможет преодолеть другую, куда худшую. Но это не помогло.

Каждый новый удар плети оставлял горящий огнем рубец на его спине, потрясая все его чувства о самого основания, — а его хлестали две узловатые плети… Его мучители, похоже, не знали усталости. После первой дюжины ударов по его спине побежала кровь, смешиваясь с потом, заливавшим его пронизанное болью тело; а после еще нескольких ударов он перестал воспринимать время и пространство.

Бичевание продолжалось, и Дункан все тяжелее и тяжелее обвисал на своих цепях, уже не ощущая боли. Его запястья онемели и стали мокрыми и скользкими от крови, но это было ничто по сравнению с тем, что они делали с его спиной. Он слышал когда-то о людях, которых стегали до тех пор, пока их ребра не обнажались. Возможно, ему удастся умереть под бичами. Лорису ни за что не сломать его дух плетьми, но ведь дальше ему предстоит очутиться в огне… это уже другое дело…

— Ему больше не выдержать, — донесся до Дункана голос Сикарда, обращавшегося к Лорису, — слова с трудом просачивались сквозь ослепляющую и оглушающую боль. — Впрочем, ты, возможно, предпочитаешь просто забить его до смерти, а уж потом сжечь.

— Он куда сильнее, чем тебе кажется, — последовал холодный ответ Лориса, когда очередной удар бича едва не погрузил Дункана в благословенное забвение. — Но мне все же не хотелось бы лишить огонь его живой жертвы. Горони!

Удары бичей прекратились. Когда Дункан, почти не осознавая, что делает, попытался подтянуть ноги и выпрямиться, жестокие руки схватил его под мышки и поддерживали, пока кто-то еще снимал железные кольца с его запястий. Циркуляция крови возобновилась, и руки Дункана заболели сильнее прежнего, — но когда его развернули и бросили спиной на столб, связав руки позади дерева, и в его разодранную бичами плоть вонзились кора и обломки сучьев, — он понял, что вся предыдущая боль была лишь скромным вступлением к настоящей муке.

Металлическое звяканье колец, вновь сомкнувшихся на его запястьях, сопровождалось звоном цепей, которые Горони начал наматывать поперек его груди, привязывая Дункана к столбу так крепко, чтобы даже огонь не дал ему избежать судьбы, предписанной Дункану Лорисом. Дункан пытался подняться над болью, пытался слиться с ней, пытался выключить сознание и провалиться в ничто… но его самоконтроль был слишком ослаблен мерашей.

Когда солдаты придвинули связки хвороста поближе к его ногам, заполнив вязанками все то пространство, которое до того оставалось свободным, чтобы можно было подойти к столбу, зрение Дункана вдруг обрело сверхъестественную силу. Его пока что не терзала особо сильная боль, и ее не следовало ожидать до тех пор, пока не вспыхнет пламя… и Дункан внезапно увидел за спинами Лориса и Горони многих из тех, кто в последние шесть месяцев выступал против него и Халдейна… среди них были Григор Дални, могущественный сосед и предатель Брайс Трурил, и почему-то — старый Каулай Макардри…

Старый Макардри, конечно, был уже мертв… и он никогда не отступался от своей присяги королям Халдейнам. Преданный и стойкий Каулай, вырастивший Дугала как своего собственного сына. Дункан тяжело сглотнул, осознав, что он больше никогда не увидит Дугала, и мысленно произнес горячую молитву о том, чтобы мальчик сумел выжить в этой войне.

И еще Дункан увидел Тибальда Мак-Эрскина и Кормака Хамберлина, двух вождей приграничных кланов и бывших своих вассалов, которые здорово выигрывали от его смерти… и изгнанного из пределов его страны О’Дайра.

И еще там был Сикард Макардри, родственник его сына и муж его противницы и врага Келсона, — он стоял, скрестив на груди закованные в латы руки, и на его бородатом лице застыло выражение отвращения.

А потом внимание Дункана привлек огонь, вспыхнувший вдали от него, на самой периферии его видения — это был факел в руке человека, одетого в сутану с капюшоном; он медленно приближался к Дункану со стороны шатра Лориса. Дункан обнаружил, что вопреки его собственной воле его глаза сосредоточились на огне, что он полон ужаса и зачарован, и не в состоянии отвести взгляда от факела, который уже очутился в затянутой в латную перчатку руке Лориса.

Исполненная благоговения тишина воцарилась вокруг, — ведь не так уж часто Церковь сжигала священника и епископа, хотя другие Дерини горели в прошлом без счета. Молчание было настолько глубоким, что Дункан мог слышать шипение и потрескивание ярко пылавшей просмоленной пакли факела, когда Лорис подошел поближе, держа факел, как держал бы епископский посох, привычный его руке. Крест прелата на его груди отражал и жар, и свет, когда Лорис остановился на расстоянии вытянутой руки от своего пленника и осмотрел его сверху донизу.

— Ну-ну, дорогой Дункан, наконец-то мы подошли к завершению дела, не так ли? — сказал он так тихо, что слышать его мог один только Дункан, — Но ты знаешь, что еще не поздно покаяться в своих грехах. Я все еще могу спасти тебя.

Дункан осторожно покачал головой.

— Мне нечего тебе сказать.

— Ага, так значит, ты предпочитаешь встретить свод смерть нераскаянным и отлученным от церкви, — сказал Лорис, вздергивая брови в насмешливом удивлении. — А я-то надеялся, что умерщвление плоти может помочь тебе усмирить гордыню и раскаяться. — Выражение его лица резко изменилось, став мрачным и жестоким. — Скажи-ка мне, Дерини, ты когда-нибудь видел, как горят живые люди?

Дункан содрогнулся, несмотря на жаркий день и жар от зловещего пламени в руке Лориса, но он был тверд в своем решении не дать мучителю удовлетворения, и потому промолчал. Слегка повернув голову в сторону, он устремил взгляд к линии ярко освещенных солнцем холмов, протянувшихся вдоль горизонта на востоке. Сверкающий край поднявшегося над ними солнечного диска ослепил его, но Дункан не отводил от него глаз, сосредоточив на нем все свое внимание, — солнце помогало ему справиться с ужасными воспоминаниями и с мыслями о том, что ждало его впереди.

«И поднял я взгляд свой на холмы, с которых шла ко мне помощь», — упорно повторял он мысленно.

— Ну, я могу тебе сообщить, что сгореть заживо — это не самый приятный вид смерти, — продолжал Лорис. — А я могу сделать ее еще менее приятным, знаешь ли. Ты мог бы заметить… да ты и наверняка заметил, что хворост сложен так, чтобы он горел как можно медленнее, чтобы твоему телу с избытком хватило времени на то, чтобы полностью вкусить муки, приносимые простым земным огнем, — прежде чем твоя душа очутится в пламени ада. Там будет куда хуже, чем ты мог бы себе вообразить. Но я могу и проявить милосердие…