Михаил Бобров - Висенна. Времена надежды Страница 194

Семерка досочников согласным гулом поддерживает старшего. Тот продолжает объяснять:

— Да, у нас рубанки со стальными языками. Да, топоры стальные тоже есть. Но ты же говоришь — пила длинная! — зверь озадаченно разводит лапы вполнеба, — Это ж сколько рубанков из одной пилы можно сделать!.. Нет, — крутит головой и сплевывает, — Невыгодно. Железо в оружии должно служить.

Медвежонок тихим воем просит разрешения. Старший кивает:

— Говори!

— А еще бывает жадное дерево попадется, как вот липа, — торопится младший артельщик, — Корнями захватит частички камня, а те в соководах и застрянут. И попадет на них пила, и что? Не сломает зуб, так ведь и не распилит все равно. А наш раскол — просто обойдет камень, тот сам вывалится. И когда сохнут доски, что колотые от середины лучами, их не корежит, как твои плоские!

Спарк молчит. Знает он все эти доводы. Разве что насчет камня, засосанного корнями — ему сомнительно. А объяснить строителям Висенны выгоды поточного производства — невозможно. Не так здесь много населения, чтобы имело смысл удешевлять стройку. Здесь дом строят не на века даже — навсегда. Вчера только крыли дубовым гонтом два жилых домика в распадке. Так медведи не поленились долбленые водостоки подвесить. И вкопать на заднем дворе бочку — Спарк там немножко плавать мог бы. И все это — чтоб дождевую воду собирать. Мало ли, вдруг засушливое лето случится. Река обмелеет, или там еще что… «Так дубовое ж все!» — спохватился Игнат, — «Эту ж воду в рот не возьмешь!» Медведи только отмахнулись: за три-де осени всю горечь вымоет, надо только не лениться водостоки от палого листа прочищать. «Три осени?» «А на сколько лет ты ставишь дом?» — искренне удивилась артель, — «Что такое три года, если хотя бы от восьми восьмерок взять?»

Вот и докажи им после этого, что бензопила — хорошо и правильно, потому что с ней может управиться одиночка. Нету одиночек у Висенны. На дороге одиночку всякий обидит. В бою у одиночки спина не прикрыта. Дом одиночке не построить. Одиночки сбиваются ватагами. Артелями. Или — как Братство начиналось…

Игнат вежливо улыбается, кивает старшему: хорошо, ты прав. И выходит из-под навеса в распадок.

А в распадке ветер гуляет. Резкий, сырой и холодный — ветер конца осени. В распадке листья носятся: уже не золотые. Рыжие да черные. Кончилось Время Золотого Ветра. Отошли Тени и Туманы. Сейчас — Время Остановки на дворе. Еще не зима, хотя снег и срывается порой. Уже не осень, хотя лед еще не стал на реке. Зябко и сыро, темно и тоскливо. Далеко-далеко отсюда, на Равнинах и в степи вокруг Волчьего Ручья, сейчас озимые сеют. Последние караваны из ЛаакХаара в купеческих дворах ценное железо разгружают. Тяжелый звон плывет над острыми черепичными крышами…

Здесь, в распадке, тоже звон стоит. Ничуть не хуже памятного лета, когда Волчий Ручей строили. По перелескам крыши топорщатся, блестят сланцевой плиткой. Трубы дымят. Кислый дым: корье жгут, щепки да стружки сырые. На реке водяное колесо крутится — там шлифовальная артель камни выглаживает. Под каждым кустом шатер, времянка или уже добротный сруб. Зверья полно, и людей хватает. Там и сям навесы, большие верстаки, разделочные столы. Под навесами лес на окна и двери сохнет. Прямо в коре сохнет, чтобы не порвало. Еще год будет сохнуть, потом ошкурят, на доску поколют, доску прострогают до нужной толщины… треугольником сложат — и опять сушить на год оставят. И только потом сортировать начнут. Спешить некуда: еще ведь и стены класть не начали. Еще только фундамент выводят.

Спарк направляется к тому самому холму, над которым теплой весной играл такой могучий, живой, зеленый фонтан. На холме вторая восьмерка медведей забивает фундамент храма. Именно что забивает: обычную землю втаптывает в опалубку из тех самых колотых досок. Прокладывает арматурой: сосновыми ветками, еловыми тонкими стволиками… выбрана древесина, которая только что не сочится смолой. В смоле, как известно, червяк не живет. Землю сыплют до верха опалубки, и потом трамбовками бьют, пока уровень засыпки не осядет вдвое, а трамбовка не начнет отскакивать, словно в гранит ударилась.

Гранитные блоки еще одна артель добывает. Блоками землебитный фундамент обкладывать будут. По замыслу, храм должен стоять на стилобате — на высокой обширной платформе. Чтобы не рассыпалась платформа, по краям и сверху ее гранитом обложат. На Земле Игната учили, что гранит пиленый бывает. Четырепять сантиметров плита. Тоньше — уже искусственный материал. Керамогранит. А тут вырезают в окрестных скалах этакие крабовые палочки сечением локоть на локоть; длиной — два локтя или четыре. Даже медведи в одиночку их ворочать не могут. Ломиком на тележку вкатят — и под водяную мельницу, на шлифовку. Получше блоки — на облицовку. Похуже блоки — на черновой пол храма. Торцом поставят: храм в плане тридцать два угла имеет. Считай, круглый. Под такой пол легче квадратные торцы подогнать, чем длинные боковины.

А совсем плохие блоки, брак да переколку — в канализацию. Только не выбросят, а уложат. Как медведи канализацию делают, наместник у себя в Ручье насмотрелся. По главной улице будущего поселения прогоняют длинную глубокую траншею. И прямо в ней кладут сводчатый ход, не особо заботясь о заделке швов. Лишь бы арки держали. А начнет вода в свод просачиваться — так для того он и сделан. К главному стволу присоединяют долбленые трубы от каждого дома. Выводят сток подальше от жилья и водоемов. И там отстойник закладывают — точно так, как Игнат в учебнике видел. Но в учебнике из дешевенького бетона все; а тут гранит — впору мавзолей отделывать. Спарк было про бетон заикнулся. Имея в виду потом и Город-на-Мосту тем бетоном поставить. Дескать, месторождение цементного сырья в горах наверняка есть. Печь для обжига, конечно, непростое сооружение, но вы ж гильдия строителей! Осилите! А лохматые ему в ответ: печь? Ого! И сколько ж это лесу сжечь придется, чтоб пуд цемента вышел? Игнат затылок почесал, и честно признался: немеряно. Так медведи даже смеяться над ним не стали. Пожалели убогого.

Постояв на холме перед будущим храмом, Спарк идет в терем Братства. Терем еще весной срубили. Терем похож на самый первый форт Волчьего Ручья: открытая на юг подкова; башенки сторожевые по углам; у каждого комната своя…

Только калганом не пахнет: великаны-абисмо тут не растут. Далеко от Леса.

Только Неслава нету — сам же Спарк его и убил.

Только нету Сэдди Салеха — в ГадГороде остался. Нету Ярмата и угрюмого бородача Ингольма; нету Ульфа, Несхата, Огера, Таберга, и многих, многих еще…

Ратинского вороного тоже нет. Два октаго назад охотились. Мясо на зиму коптили. Не увернулся старый конь. Ратин сам едва на рога не угодил. Когда лесной бык, наконец, упал — восемь и четыре копья в нем сидело; а стрел вовсе без счета. Быка разделали и закоптили. Заслуженного вороного сожгли с почетом… Нет, пожалуй Спарк сейчас в терем не пойдет. Светло еще. Завтра снова на охоту: медведей четыре восьмерки, людей почти сотня; волков две десятки. А ежей — «без письма и числа». И всем жрать подавай. Так что — нечего завтрашний день торопить. Найди-загони-приколи-облупи-донеси-разбери-закопти — завтра работа сама догонит… Лучше Игнат прогуляется по холодку, пока время есть. Сходит к въезду. Постоит под доской, прибитой на два крепких колышка. На доске — название, которое Спарк придумал в летнее, веселое время.