Марина Ефиминюк - Правила жестоких игр Страница 2

Он опустил окно, наблюдая за братом. В салон залетала прохлада и пудра дождя.

Освещенный единственным фонарем, висевшим над железной дверью, тупик являлся задними двором какой-то забегаловки, и воздух в нем пропитался едой и помоями. Даже дождь не смог смыть неприятные запахи, заполнявшие маленький переулок. В луже, отражавшей тусклый свет, бился в конвульсиях мужчина, и от его промокшей одежды летели брызги. Он бешено орал, стараясь оттолкнуть от себя сильного невидимого противника, напавшего подло и внезапно. В каждом неловком движении жертвы читалась бесконтрольная паника, и чем больше бедняга катался по мокрому асфальту, тем яростнее к нему присасывался суккуб, вытягивавший энергию до последних капель. Демон, готовый подарить последний смертельный поцелуй, обнял жертву острыми коленями, удушал кривыми узловатыми пальцами и нависал, заглядывая в вытаращенные глаза человека.

Зак, чуть отклонившись, вытянул руки. В воздухе вспыхнула яркая голубая точка, похожая на звездочку, и она стремительно разрасталась в большое световое пятно. Внутри нее закручивались спиралью воздушные потоки.

В зеркальце спортивного купе Филиппа отразился свет чужих фар. Ослепленный на мгновение парень недовольно поморщился, разглядев красный кабриолет блондинки. Та резко затормозила, поравнявшись с его автомобилем, и открыла окно. На хорошеньком личике с пухлыми губами появилась наигранная досада.

Между тем поверженного суккуба медленно и тяжело засасывало внутрь открытого прохода, как будто потусторонняя сила тянула нечисть за шкирку. Демон запрокинул голову, последний раз надрывно завопил, что лопнула лампочка фонаря, и оторвался от жертвы, исчезая в световом круге. В мгновение ловушка захлопнулась, потухнув. Лишь на стене остался черный круг с обожженными краями.

Мужчина на асфальте затих и свернулся в комок, поджав колени к подбородку. Он очнется через пару часов, замерзший, болезненно разбитый и не будет помнить ни мгновения из ночного инцидента. Человеческая память слишком коротка и обладает отличным свойством стирать плохие моменты. Филипп знал лучше всех, ведь в чужих глазах он мог прочитать любое воспоминание, даже самое сокровенное и запрятанное.

С противоположного конца улицы показался серебристый автомобиль Максима. Он затормозил, проскользив по асфальту несколько метров. Увидев расслабленного Филиппа, выстукивавшего по баранке руля ритм орущей в салоне песни, Макс выскочил из машины, злобно хлопнув дверцей, и заорал обиженно:

– Да он мухлюет!!! – Синие глаза блеснули нехорошим огоньком. Дождь контуром огибал его фигуру, не портя пиджака в тонкую полоску.

Фил только пожал плечами без особого сожаления. На его кабриолете, проигранном в прошлом марте, сейчас гоняла блондинка Елизавета.

Из тупичка, пряча самодовольную ухмылку, показался Заккери. По красивому лицу с твердым подбородком и черными бровями, резко контрастирующими со светлыми мокрыми волосами, стекали дождевые тонкие ручейки, похожие на слезы.

– Макс, брат, – сочный голос Заккери напитался торжеством, как его футболка льющей с неба водой, – сегодня я все равно не смогу уехать на двух машинах, но завтра жду ключи.

Последняя летняя ночь подходила к концу.

– Не понимаю, что за профессия – философ? – Ворчал отец, пока я, собираясь в настоящей панике, металась по квартире.

Пунктуальность не являлась моей добродетелью, с какой стороны не посмотри. Выезжая на встречу за час, я обязательно попадала на нее через два.

Кеды отыскались в ящике для обуви под горой туфель и отцовскими резиновыми сапогами, а плащ вовсе не удалось найти. Жаль, одежда – не мобильный телефон, и по ее номеру не возможно позвонить, чтобы выяснить местонахождение.

– Папа… – Огрызнулась я сквозь зубы, смирившись с тем, что придется надеть осеннюю куртку.

С момента поступления на философский факультет прошли почти три летних месяца, а родитель отказывался понимать мой выбор. Впрочем, умом я тоже отказывалась. После автомобильной катастрофы моя жизнь неслась по неизвестному холодному течению, похожая на легкую одинокую щепку в бурных потоках. Я так и не могла заставить себя вернуться в медицинский институт, откуда забрала документы еще в мае.

Наверное, я слишком сильно ударилась головой о руль, практически не получив других увечий, но после меня стали посещать видения. Яркие, четкие, почти материальные картинки короткими вспышками рассказывали о грядущем. Так в один из майских дней, накаченных бредом успокоительных лекарств и больничными запахами, мне привиделся список имен студентов и название факультета. Подавая документы в толпе вчерашних школьников, я чувствовала себя старухой и искренне не понимала, что творю, но решила не разочаровывать поселившихся во мне демонов. Когда сумасшедший слушает внутренний голос, то становится философом поневоле.

– Костик, мы уже обсуждали это. – Мама оторвалась от документов и, тут же встав на мою защиту, осуждающе покосилась на отца через стеклышки лекторских очков. – Не единожды.

Мамаша была готова согласиться на любой сумасшедший проект, памятуя о днях моего безжизненного бездействия, будь то татуировка на руке или поступление на невнятный факультет. Отец снова что-то буркнул под нос и уткнулся в утреннюю газету.

Я глянула в зеркало, пытаясь пригладить торчащие соломой ярко-рыжие волосы, но расческа оказалась бессильна. Прозрачная бледная кожа на худеньком лице с острым подбородком, выступающими скулами и зелеными глазами была покрыта веселыми сочными веснушками, даже на кончике носа имелась парочка. Быть рыжей в черно-белом мире нелегко, но, глядя на моих рыжих родителей, до странности похожих, будто брат с сестрой, становилось понятно, что у их ребенка шанса родиться темноволосым или черноглазым не имелось изначально.

По небу пронесся гром, наверное, последний в этом году. Лампочка тревожно моргнула, жалобно пискнул, выключаясь, компьютер. Всем семейством мы кисло покосились в окно, отороченное темно-зеленой занавеской с золотыми бабочками. За ночь погода испортилась, став по-осеннему хмурой, небо заволокло тучами, и по асфальту забарабанил дождь. Еще зеленые деревья понуро мокли под яростными потоками, а по тротуарам, пузырясь, бежали ручьи.

Никто из родителей даже не пытался предложить подвезти меня до метро. После аварии, поездки в троллейбусах проходили для меня терпимо, автобусы выдерживались со сжатыми до боли в челюстях зубами, но легковые автомобили и любая, даже самая медленная скорость, вызывали у меня приступы паники.

– Удачи тебе, Сашенька. – Мамаша оторвалась от текста лекции.