Наталья Щерба - Двуликий мир Страница 2

Зеркало в ванной лишь подтвердило: с лицом все в порядке. Карие глаза под выгоревшими на солнце бровями смотрели тревожно. Ежик коротко стриженных волос, как всегда, топорщился. Тим напряг мышцы так, что желваки заходили по скулам и его черты лица ужесточились. Таким вот, злым, он нравился себе больше. Но все равно глаза выдавали добродушный характер.

Пожалуй, стоит завязывать с длинными пробежками по ночам – днем сил ни на что не хватает, да и вот – всякие ужасы снятся-видятся. Хотя чувствовал – не привиделось. Уж слишком отчетливо запомнились три странных голоса, кирпичный барьер и оранжевая вспышка. И дом – огромный, в башенках, словно восставший из самых глубин черной земли… Странный дом – незнакомый, чужой… Ведь не было его там раньше? Точно не было… Надо сходить еще раз, обязательно проверить…

Нет, ночью из дома ни на шаг! Хватит с него: то на обычное хулиганье нарвешься, то просто зазеваешься. Однажды выскочившая из-за поворота машина чуть не сбила его – Тим еле увернулся, навсегда запомнив очертания колеса, чуть не проехавшегося по его лицу. А как-то раз грязный, полудикий бульдог, наверняка за дело выгнанный из хозяйского дома, едва не отгрыз ему ноги – хорошо, что Тим мигом перемахнул через ограду детского садика. И вот теперь – эти трое…

Но разве сможет он без «звездных дорог», как называл Тим свои ночные прогулки? Сможет ли без тусклого света фонарей на улицах, без мягкого шуршания шагов в тишине, без таинственных огней ночного неба? Без далеких мерцающих звезд – друзей своего одиночества.

– Тимофей, спускайся! Чай стынет! Тимофей!

Крик отца вернул парня к действительности. Тим вздрогнул, поморщился: ненавидел, когда отец называл его полным именем, словно кота какого-то. Вот мама всегда именовала коротко: Тим, и все. И никогда не сюсюкала с ним, сколько Тим помнил. Почему она не взяла его с собой, когда уходила от отца?.. Где она сейчас, чем занимается? Не пишет, не звонит. Неужели ей совсем наплевать на них? Впрочем, это ее выбор. Ее решение. Ладно, и вправду пора спускаться.

Как только Тим прожевал первый бутерброд, отец тут же спросил:

– Надеюсь, ты не забыл о собеседовании?

Тим сделал большой глоток холодного невкусного чая, выигрывая время на передышку.

– Тимофей, ты должен пойти, – отец верно разгадал его замешательство, – это хорошая работа. Как раз для тебя. И на твои тренировки время останется…

– Папа, Валерьич обещал меня устроить в наш клуб. – Тим посмотрел отцу в глаза. – Помощником. Уже в сентябре. Буду учить детишек делать сальто… Причем за хорошую зарплату.

– Нормальные деньги за такую работу не дадут. – У отца по шее пошли красные пятна – первый гневный признак. – А в кузнице тебя ждет отличный заработок… И, знаешь, сынок, пора прекратить эти твои ночные похождения.

– Может, хватит за меня беспокоиться? – Тим отставил кружку в сторону. – Хватит переживать? Я уже сам могу принимать решения, что и как мне делать.

– То-то весь дом на мне, – не удержался от ехидства отец, – ты знаешь, во сколько обходится его содержание? Лишь обновил забор, как начала протекать крыша… Тебя же первого на твоем чердаке затопит!

– Ладно, – резко произнес Тим, вставая, – я пойду в эту твою кузницу, ясно? Но если меня не примут – не обессудь. А тренировки не брошу, уж извини.

– Только захвати свои лучшие рисунки. – Голос отца сразу же подобрел. – Например, тот хорош – где узор из виноградных листьев и этих… звездочек, такой любопытный орнамент. И несколько своих карт старинных… Собеседование на два часа, не опоздай.

Тим не ответил, лишь кивнул. Машинально потер левый локоть – дурацкая привычка – и вдруг ощутил под пальцами шероховатый рубец. Вчера этой раны не было… Пригляделся – короткая толстая полоса запекшейся крови, как будто хорошо так прошелся по кирпичу. Вспомнил оранжево-зеленую вспышку и вдруг ощутил – правда. Была погоня, странный допрос и жуткая боль.

– Ладно, пойду на собеседование, а после – в зал, – буркнул, видя, что отец внимательно следит за выражением вмиг побелевшего лица сына. – Пока.

Селестина

Я же своей рукою

Сердце твое прикрою,

Можешь лететь

И не бояться больше ничего;

Сердце твое двулико,

Сверху оно набито

Мягкой травой,

А снизу каменное,

каменное дно…

Тихо. Лишь ночь и серебро.

Тает вдали сияющее покрывало Звездного Моста; скользят по небу тонкие иглы призрачного света, льдистые осколки блуждающих искр. Безликие, равнодушные огоньки – чужие для людей миры, холодные, недружелюбные звезды.

Но не для всех. Не для Селестины.

Плавно взмахивая тяжелыми крыльями, гигантские совы облетают самую высокую башню полуразрушенного замка. Ее тонкий шпиль отчетливо виден при нежном сиянии звезд, усеявших небесную ткань. Хоровод из сов то разлетается на некоторое расстояние, то вновь сжимает черное кольцо, но движение по кругу неумолимо продолжается, словно бег стрелок на циферблате старинных часов, отсчитывающих в холле родового гнезда третью сотню лет.

Собрание началось.

Но Селестина не спешила. Завидев сов, она приземлилась на верхушку сосны, росшую невдалеке от старого замка. Покачалась на ветвях, полюбовалась звездами. Мелькнула шальная мысль не прийти на семейное собрание, но нет – так нельзя. Накажут.

Не выпустят больше, запретят ночные прогулки…

Вздохнув, Селестина резко взмахнула руками, свечкой взмывая в небо, перевернулась вокруг себя и, уйдя в пике, в самый последний момент уцепилась за одну из нижних ветвей. Спружинила, побалансировала немного, аккуратно сползла по стволу и тут же сорвалась с места – перешла на легкий бег, устремляясь по направлению к семейной обители.

Тени от высоких и узких проемов окон падают на мозаичный пол: третий росчерк света – место для Селестины.

Собрание встречает появление девушки неодобрительным гулом: никто не любит запоздавших.

Старый Йозеф, глава семьи вот уже двести пятьдесят лет, развалившись на троне-кресле с подлокотниками, тускло мерцающем позолотой в самом центре залы, окидывает девушку цепким внимательным взглядом. Рядом с ним, по левую руку, стоит отец – задумчив, неподвижен, даже не смотрит на дочь. Обижается? Недоволен?

Подумаешь, опять опоздала… Разве объяснить, что в такую звездную ночь лучше полазить по деревьям, попрыгать с камня на камень, искупаться в теплом ночном озере, чем выслушивать нудные речи на поднадоевших семейных сборах.

Селестина приземлилась на очерченный для нее луч звезды, села на колени, скрестив ладони, как положено по уставу, и замерла, ожидая худшего. Но все же надеялась, что пронесет и в этот раз.