Елена Лирмант - В поисках Белого города Страница 2

В юности я мечтал стать то поэтом, то художником, но все мои попытки творчества были столь наивны, высокопарны и избиты, что я отказался от них. Здесь же вокруг меня все были или гении, или пииты, или живописцы, или того хуже сатирики. С самомнением, выпиравшим из них из всех щелей, они выходили на подиум и выкрикивали банальную пошлость, и все находящиеся в комнате им рукоплескали, не исключая даже лагерное начальство, я имею в виду директора лаборатории, нашего доктора и помощника коменданта. Даже те, кто приехал со мной и в первое время морщили носы, уже через неделю вошли во вкус, и рукоплескали не жалея ладоней, а то и сами лезли со своими виршами. Но все фибры моей души не воспринимали подобных шедевров. Конечно, я не специалист, и если, кому-то это нравится, значит, — нужно! А потом каждый имеет право на самовыражение! С другой стороны, если у этих людей отобрать подобную терапию искусством, они же перегрызут друг друга. Но подобные мысли не только не успокаивали меня, но наоборот, вызывали почему-то настороженность, а временами страх! Что-то во всем этом было неправильным. Что я не понимал. Принять не принял. И так как подобные мероприятия вызывали у меня отторжение, участвовать в них отказался, поэтому незаметно для себя был выдавлен из благодушного сообщества базы. Меня просто перестали замечать. Я стал никем и ничем с ярлыком бесталанного остолопа. Сначала я растерялся, потом испугался, но вскоре испуг перерос в злость на себя самого. Мне ли внуку охотника бояться одиночества? Моя цель здесь — выжить, средство — занять голову и руки. А значит вплотную заняться тем, что я умею — выращивать цветы.

Единственное, что мне показалось странным — большинство сотрудников базы вечно были в земле. В волосах, под ногтями, на одежде — бурая раттерианская земля. Будто все свободное от дежурства время они проводили, роясь в здешней почве.

За первый месяц, который я провел там, я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь выходил за пределы базы. Хотя выйти можно было в любой момент, но с разрешения начальства. Чтобы покинуть территорию, надо было получить специальные биометрические пропуска, на которые наносились информация об идущем в неизвестность, и каждый раз новый код. Пропуска необходимо было оставить на проходной, а по возвращению, человек подвергался долгой процедуре сверения данных.

Так и жили здесь — ели, пили, творили, ссорились, дрались, мирились, чтобы не сойти с ума, в чем очень способствовал окружающий пейзаж. Старые горы со срезанными верхушками, склоны которых покрывал зеленовато серебристый мох и росли редкие деревья, отдаленно напоминающие наши кедры. Высокие, стройные красные стволы уносились ввысь, где узкие, как иглы листья шелестели под постоянно гудящим ветром. Солнце в два раза больше нашего ярко оранжевое. А воздух был в отличие от нашего — золотистый и немного душный. Будто в атмосфере разлили расплавленное золото. Первое мое впечатление, как только спустился с трапа и был выпущен из душной коморки космического корабля, что я попал в рай, все было по-голливудски красиво. А ночью на небосклоне появлялись две луны — одна красноватая с металлическим отливом, вторая с таким же отливом только голубоватая. И тогда все вокруг преображалось, золото исчезало, и появлялось ощущение нереальности. Не было ночи в нашем понимании. Были густые сумерки, которые окрашивали все вокруг в жемчужно — синий цвет. Прошёл месяц, новизна притупилась, появилось раздражение. Захотелось прозрачной синевы, а ночью темноты и свежести. Мне казалось, что не хватает воздуха легким, я задыхался. И все это усугублялось изматывающей душу тишиной, изредка взрывающейся жутким воем, от которого по коже бежали мурашки. И даже вечно орущая из кафе музыка не только не спасала положение. И я понял, что мои мозги начинают закипать.

Впервые дни своего пребывания здесь, обследуя территорию, я увидел — южная сторона базы упирается в отвесную скалу, на которой в двух метрах от земли расположился выступ. Соток шесть. Вот там я и надумал устроить свой небольшой исследовательский участок, чтобы заняться любимым делом, разведением роз. Тем более, единственно, что мне разрешили взять с собой на базу, была рассада.

Кстати, из-за нее произошёл нелепейший случай, который также способствовал тому, что я стал персоной нон-грата. Дело в том, что есть строжайший запрет завоза сюда алкоголя и наркотиков. Всех вновь прибывших ссаживают на Раттею, в чем мать родила, потом проводят через дезинфекцию, и только после этого выдают форму. Но когда на базу внесли мои ящики с рассадой, многие мужчины, по каким-то своим каналам знавшие обо мне все — и что я биолог, и что полгода провёл в тюрьме, хлопали меня по плечу и, дыша перегаром, шепотом на ухо спрашивали: «Травку привез?»

— Нет, — честно признался я, — цветы привез, розы.

— Что??? — негодованию не было предела. «Ботаник» он и Раттее «ботаник» — вынесла мне приговор братва.

И вот выдолбив в скале ступени, я натаскал раттерианской земли, и нашего отечественного перегноя, который выгреб из ямы, куда сбрасывали пищевой мусор. И приступил к таинству, высаживая черенки в чужую для них землю. Сам не знаю почему, но в тот момент, я чувствовал себя Маленьким принцем, который ищет, нет — выращивает, в чужом мире свою единственную розу. Но только моя роза должна быть черной! Почему черной? Так в природе нет черных роз. И если мне удастся вывести этот уникальный цветок, то можно получит грант и признание. А еще его могут назвать моим именем. Что, согласитесь, совсем неплохо!

Сначала мои цветы не хотели расти. Просто более месяца сидели в земли под стеклянными колпаками и чего-то ждали. И вдруг будто, проснувшись, потянулись вверх на удивление быстро. Каждый день я приходил и смотрел, как разрастаются и кустятся мои побеги. Я разговаривал с ними, гладил их резные листочки, и на меня накатывало умиление, будто вижу детские ласковые лица. И вот появились бутоны. Но когда они стали раскрываться, я, наверное, походил на Франкенштейна, с ужасом понявшего какого монстра он сотворил. Цветы были белые. Я четко помню, что брал черенки темно бордовых роз. И поменять их не могли. Когда я сажал их, то надрез был мой. Только я так надрезаю черенки. Или все-таки поменяли? Но зачем? Кому это нужно? Глупость какая-то. Если бы я был дома, то пошёл бы и купил нужную мне рассаду. Но здесь?! Я внимательно изучил почву, конечно, в раттерианской земле были некоторая доля не известных мне веществ. Но неужели, это они так изменяют окраску цветов?

В давешней библиотеке, состоявшей в основном из эротических журналов, геройских комиксов, детективов и триллеров, книг по флоре и фауне Раттеи я не нашёл. И тут на меня нашло, а что если мне первому начать изучение флоры этой планеты. Может я тогда смогу понять, какая сила изменила цвет и моих роз.